Странные тропы, Путь домой Опции

[convollar]

Туман.

Ночью выпал снег, сухой лёгкий снежок. А сейчас дома и дворы погружаются в туман. Очень плотный, туман, как насыщенное дождём облако. Двое идут по узенькой асфальтовой дорожке, чуть присыпанной ночным снежком. Старый пёс и его хозяйка. Туман им не мешает - они знают дорожку до каждой выбоинки, все трещинки на асфальте, все деревья, растущие вдоль этой ненастоящей тропы. Обычные городские деревья - в меру чахлые, сейчас, с облетевшими листьями, с голыми ветками - они кажутся больными. Ясень, клёны, липа , тополя и ивы и кряжистый каштан на повороте. За каштаном начнётся чужой двор, проезжий - там по асфальтовому ручейку плывут разноцветные рыбины-автомобили. Пёс не пойдёт дальше поворота - он упрямо сядет на хвост и потребует вернуться домой. Домой, к теплу, мягкой подушке и завтраку. Хозяйка знает всё это заранее и ещё она помнит. Помнит, как давно, в другой какой-то жизни, пёс радостно тянул поводок вперёд и они шли через чужие дворы, выходили к пустырю и к широкой асфальтовой реке, по которой автомобили - рыбины неслись вперемешку с чудовищными машинами-китами. Хозяйка брала пса на руки и нажимала кнопку на столбике - тогда все машины замирали и они вдвоём переходили через асфальтовую речку и углублялись в тенистый парк. Это было давно, а сейчас всё спрятал туман.
Дорожка уже должна заканчиваться, скоро последний поворот и уже слышно шуршание шин по асфальту в соседнем дворе. Но туман всё изменил, он растворил в себе стены домов, милосердно спрятал умирающие липы и тополя, укутал саваном, изменил даже звуки – не шины, кажется, шуршат по асфальту, а что-то тихо лепечет лесной ручеёк. Уже пора поводку провиснуть в руке хозяйки, пёс должен остановиться и повернуть домой. Но пушистый хвост, как флаг по-прежнему развевается впереди и поводок ещё туже натягивается. – «Куда его несёт?» – думает хозяйка и тут поводок внезапно исчезает. Совсем. Они вышли, но не к соседнему двору – старый пёс и его хозяйка стояли на берегу настоящего лесного ручья. Женщина обернулась – позади не было ничего, только плотная стена тумана. Впереди – обычный ручей-речушка с топкими берегами, заросшими давно отцветшим таволожником. Хорошо виден лес на другом берегу ручья – там нет тумана, ни клочка – там огромные тёмные ели ласково поглаживают полную, сияющую луну. И надо всем этим небо – тёмное, почти чёрное, увешанное гроздьями звёзд. Ярких, даже в свете луны, таких чистых, таких сияющих звёзд – женщина не видела уже много лет.
В свете луны на том берегу ручья расположилась, однако, очень интересная компания. Огромный белый с чёрными пятнами на шубе пёс – его можно было бы принять за волка, если бы не эта пятнистая шуба и необычные, очень тёмные, почти чёрные глаза – не волчьи, знакомые собачьи глаза, отсвечивающие в темноте зелёным. Только у одного единственного пса могли быть вот такие глаза. Но тот пёс был небольшой беспородной дворнягой и одно ухо у него всегда свисало вниз. А второе упрямо свисать не хотело. Пёс посмотрел на женщину и вдруг опустил одно ухо. Неподалёку от пса, у корней гигантской разлапистой черёмухи сидели ещё трое. Совсем маленькая рыжая собачка, похожая на лисичку в своей пышной шубке и два огромных кота – словно охранники знатной леди. Котяры были ростом с небольшую рысь и их домашне-кошачье прошлое выдавал только окрас. Один был светло-серый с более тёмными полосами на шубе, второй потемнее, тоже полосатый. Все трое внимательно смотрели на женщину и как будто чего-то ждали от неё. Из спутанных ветвей наклонившейся к ручью черёмухи раздалось тихое мяу – на два голоса.
Ещё одна парочка – толстый пушистый полосатый кот, сразу вызвавший воспоминания о маленькой девочке, которая возила в кукольной нарядной коляске своего хвостатого любимца и очень нарядный котище с белой манишкой, в белых перчатках и чулочках. Барсик – то самый, которого украли ловцы бродячих животных. Три дня поисков, огромная клетка, набитая живыми зверями, освобождённый, наконец, Барсик, обруганный последними словами директор заведения – на коте был ошейник – и, наконец доставка домой, мытьё, сушка, лакомства. Десять дней счастливой жизни дома и неожиданная смерть – в пункте отлова Барсик подцепил какую-то кошачью заразу. Теперь он сидел на нижней ветке, с которой мог коснуться воды лапой, если бы захотел. Женщина помнила, кот очень любил забираться на краешек ванны, пристраиваться у неё на плече и ловить лапками пену.
Между тем, старый больной пёсик, не дожидаясь, пока закончится это взаимное переглядывание и узнавание, с неожиданной для его 15 лет прытью, перемахнул через ручей и пристроился рядом с большим белым псом-волком.
- «Я могу вернуться» – подумала женщина. – «Отыскать в тумане асфальтовую дорожку и прийти к своему подъезду. К бетонной коробке, в которой у меня есть место, где я живу. Или просто раствориться в тумане – это тоже неплохо. Стать частью белого ничто. Не думать, не быть, не помнить». - Звонкий лай рыжей собачки-лисички вернул её на берег ручья. Черёмуха заметно наклонилась, став чем-то похожей на мостик с ветками вместо перил.
-«Ну и что?» – подумала женщина – «Первый раз в жизни тебе приходится перебираться через ручейки по стволам деревьев? А вспомни тот телеграфный столб, перекинутый через Мсту – там и перил-то не было. Там и дорог-то не было. Там пришлось семь километров тащиться по топкой окраине жидкой грязи, именуемой дорогой, По той дороге колёсный трактор не мог пройти – ты прошла по краю, лесом и за тобой тащились два взрослых мужика, старше тебя по должности, должно быть, проклинающие тот день и час, когда радостно вписывали тебя в состав изыскательской партии. И по телеграфному столбу ты пошла первой, замирая от страха, глядя только на столб под ногами ……И те двое пошли тоже, перешли, нашли квартальный столб, свой участок……Ты забываешь, ты многое забываешь, иногда намеренно, чтобы память твоя стала просто воспоминанием. И там, где ты живёшь, тебя не ждёт ничего, кроме этих воспоминаний, часть которых ты сама хочешь убить.»
Покрепче ухватившись за ближайшую ветку, женщина ступила на ствол

[Аллор]

Ой, какой хороший рассказ! Прямо слезы наворачиваются. И очень зримо все, сразу картина перед глазами.

[convollar]

Ой, какой хороший рассказ! Прямо слезы наворачиваются. И очень зримо все, сразу картина перед глазами.

Спасибо, Аллор! Там продолжение есть - если это не полный графокошмар - я размещу, пожалуй.....

[convollar]

На другом берегу. Путь домой.
Перебравшись через ручей, я присела на большой плоский валун – передохнуть и осмотреться. Осмотреться! Я моментально оказалась внутри огромного пушистого клубка. Клубок тихо взрыкивал, сопел, басисто мурчал над моим ухом и даже восторженно повизгивал. На коленях у меня оказался мой Щекн Второй – старичок заметно помолодел, исчезла седина, снова зазолотилась длинная шерсть на лапах и за ушами. Но всё равно он оставался самим собой – моим домашним пёсиком. Все остальные звери перестали притворяться и обрели вполне дикий вид. Огненно-рыжая лисичка положила мне голову на колени, подвинув Щекна второго, два довольно крупных рыся развалились у моих ног, коты – оба - стали совершенно обычными дикими лесными котами, довольно крупными. Правда Барсик сохранил свою роскошную шубу и белые перчатки, сапожки и манишку. Щекн Первый, ох, мой незабвенный, любимый мой пёс – просто встал на задние лапы и передними обнял меня за шею. Чёрные пятна на белой шубе как-то побледнели, расплылись и теперь рядом со мной стоял серебристо-серый волк. Вот только глаза остались прежними – огромные даже для волка, очень тёмные, почти чёрные, они отсвечивали зелёным в лунном свете. Волк прижался ко мне головой и облегчённо вздохнул. И я увидела вновь московское метро, воскресенье, полупустой вагон. У меня на коленях лежит мягкая сумка, а в сумке щенок. Потом щенок выпрастывает из сумки тонкие лапки, тянется ко мне, обнимает меня этими лапками за шею, прижимается ко мне головой и тихо вздыхает. И столько в этом вздохе покоя, радости и уверенности – он обрёл хозяйку. На всю жизнь. Он прожил эту свою недлинную собачью жизнь, образно говоря, именно обняв меня лапами и прижавшись ко мне головой. Мы с ним ездили в экспедиции, мы бродили по лесам, болотам и горам – мы никогда не расставались. До его последнего вздоха. Не знаю – есть ли, было ли на свете существо, которое так же любило меня, как этот пёсик – беспородная дворняжка с огромными, умными глазами. Я молча зарылась лицом в тёплую серо-серебристую шубу и, кажется, заплакала. Во всяком случае, Щекн принялся слизывать с моего лица слезинки, потом аккуратно вылизал мне лицо и я успокоилась. Достаточно, чтобы посмотреть на оставленный берег.
Туман исчез. Исчезли и бетонные коробки домов и чахлые городские деревья – эти деревья на прогулках всегда вызывали у меня нестерпимую жалось. Я словно слышала, как трудно им жить в грязном городе, как сохнут ветви, опадают раньше времени листья и как это больно. Не было больше ничего этого – было бесконечное черное небо, усеянное звёздами и бесконечный лес. Где-то на горизонте лес сливался с небом, звёзды запутывались в вершинах гигантских елей и кое-где в этом еловом храме вспыхивали, как свечи, невероятно чистые и белые стволы берёз. «Первый бонитет» - машинально отметила я про себя – «высота не меньше 30 метров и стволы едва обхватишь». Меж тем мой хвостатый эскорт уже строился в походный порядок. Да и я понимала, что не вечно же я буду сидеть на этом валуне. Где-то здесь, я знала, есть дом. Мой дом. Нужно только найти дорогу туда и мои звери мне помогут. Тропу я увидела внезапно. Вообще не было никакой тропы, вот только что – но, ведущий наш отряд, Димка стоял уже на ней всеми четырьмя лапами. Он сделал шаг и я встала вслед за ним. Рядом, неотлучно при мне, пошёл Щекн Первый. Второго, старичка, я взяла на руки – я не чувствовала усталости, а мой последний пёс, хоть и не задыхался и не кашлял больше, всё равно был слабее остальной компании. По еловым ветвям, рядом с моим плечом передвигался Барсик, а в арьегарде шла огненно- рыжая лисичка со своими, сильно подросшими и изменившимися приёмными сыновьями. Тропа нырнула под ели, ветви немного раздвинулись и мы пошли.
Странная была эта тропа. Она вела нас через осенний лес, выделывая немыслимые зигзаги – однажды мне показалось, что она пересекла саму себя, в другой раз мы описали восьмёрку, но когда я как-то оглянулась – хотела взглянуть на куст бересклета, оставшийся позади – тропы позади не было. Удивительная эта тропа имела только одно направление – вперёд. За последним хвостом лес плотно смыкался и вернуться назад было нельзя. Мы потихоньку поднимались вверх – подъём был пологий, но всё же заметный и, наконец оказались на краю неглубокой лощины. Лощинка имела почти круглую форму, склоны её густо поросли пушистой сизой елью, а внизу, на дне лощины, лежало тихое лесное озеро. Обойти лощинку мы не могли – тропа упрямо вела нас вниз по склону, пересекала неширокую зелёную полянку и уходила в озеро - небольшое, приветливое озерцо. Самым удивительным было то, что на этой поляне, у воды, за сизыми елями было очень тепло. Здесь было лето. Вдоль берега кое-где лежали огромные, поросшие мохом валуны, из-под елей выглядывали бело-зелёные ночные красавицы любки, стоял над поляной густой теплый аромат летнего ночного леса. Звери расселись полукругом на небольшой полянке у берега. Мне, в тёплой куртке и свитере становилось жарковато и я отпустила Щекна второго и стала стягивать с себя тёплую одежду. Маленький пёсик, всю жизнь признававший единственную водную процедуру – тёплый душ – подошёл к берегу там, где тропа уходила в озеро и вдруг решительно прыгнул в воду и поплыл к противоположному берегу. Местная звериная команда в воду не полезла – они ждали. Смотрели на меня и ждали. А меня просто тянуло в воду и я, сбросив остатки одежды поплыла вслед за Щекном Вторым. Краем глаза я видела, что мой хвостатый эскорт пробирается между ёлками по берегу – они, видимо, знали, что тропа вынырнет где-то и поведёт нас дальше. А я плыла в тёплой воде, иногда ныряла и, вынырнув, видела только черное, расцвеченное звёздами небо и тёмную воду, тоже расцвеченную звёздами. В середине озера и легла на спину, раскинула руки и замерла. Вода и небо, казалось, стали единым целым, огромным пространством, наполненным звёздами. Со дна озера пришла мелодия – сначала на гране слышимости, потом всё громче и громче. Она купалась в воде, вела за собой в танце звёзды, и в ней было всё. Покой и забвение, умиротворение и печаль, тихая нескончаемая радость небытия. Я растворялась в этой звёздно-водяной поющей воде. Из заводей к середине озера потянулись кувшинки, они становились в круг и круг этот постепенно должен был замкнуться. Уходила куда-то память, исчезало само понятие «Я», ничего не хотелось – только так вот тихо раствориться и исчезнуть совсем.
Надрывный волчий вой разорвал мелодию и я очнулась. К волкам присоединились коты и заорали мартовскими голосами, тоненько тявкала лиса, рычали рыси и мелодия, словно испугавшись, стихла и ушла на дно. Я вспомнила – кто я, кем была прежде, и ещё до последнего «прежде» и быстро поплыла к берегу. Теперь плыть было совсем легко, я словно летела по воде и, стряхнув с себя последние звёздные капли воды, выбралась на большой плоский камень. Камни здесь лежали плотно прижавшись друг к другу и из-под них тихо струилась вода. Озеро питалось от родника. Мои звери уже сидели полукругом у валуна – здесь из воды выныривала тропа. А чуть выше, над источником, на самом верху каменной пирамиды сидела огромная чёрная волчица. Я попыталась отжать волосы, волчица наклонила ко мне голову и ласково лизнула меня в макушку. Я посмотрела ей в глаза – карие, необычно тёмные для волка и тихо прошептала
-Роза!
Волчица ещё раз лизнула меня и, спрыгнув со своего пьдестала, уселась рядом. Роза! Первое, смутное детское воспоминание. Огромная чёрная овчарка. Я учусь ходить. Цепляюсь за Розин хвост, потом добираюсь до тёплого бока. Мы делаем вместе несколько шагов и я шлёпаюсь на половичок. Собираюсь зареветь. Роза ложится рядом, нежно облизывает мою мордашку, я приваливаюсь к чёрному пушистому боку и засыпаю. Роза тихо облизывает мою стриженную голову. Потом всё повторяется.
Сейчас Роза смотрит на меня, достаёт откуда-то из камней гребень и держа его в зубах, начинает расчёсывать мои волосы. Гребень быстро набухает, словно пропитываясь водой, а волосы высыхают. Роза встряхивает гребень, с него летят брызги, он снова сухой и тогда я беру гребень из её пасти и продолжаю причёсываться сама. Я уже давно взрослая, моя милая нянюшка. Я выросла, прожила жизнь и устала от неё.
-Роза! Я так устала, молчу я, прижимаясь к тёплому боку.
- У тебя была усталая душа, тяжесть лежит на душе у людей, проживших жизнь и эта тяжесть, как камень, тянет на дно, но ты не тонула – ты просто лежала на воде.. Озеро не смогло взять тебя. Потом твои звери тебя разбудили и ты выплыла. А усталость осталась в озере, как камень на дне.
- Этот камень создала я сама? Да, Роза? Всё, что накопилось за жизнь, все ошибки, всё, что я не могу себе простить? Да, Роза?
-Да, это самая большая часть камня, но не только! Боль от не прощённых обид, несправедливых пинков, которыми тебя одаривала жизнь – всё это ложилось на душу и ты устала.

- А если бы озеро всё-таки взяло меня – я бы растворилась? Исчезла?
- Видишь кувшинки в заводи? Они и есть и их нет. Нет дум, забот, тревог, памяти - только вечно тёплая вода и цветение….Но ты выплыла, значит и должна была выплыть. Здесь ничто не происходит случайно.
- Всё, уже всё, теперь всё правильно, ты всё, всё вспомнишь, ты будешь жить в своём лесу – среди твоих зверей и твоих друзей- молчит Роза –озеро не только берёт, но и дарит. Ты ведь слышишь меня?
Я слышу, да я слышу Розу и всю компанию моих зверей. Я слышу, как тревожно Щекну Первому и как постепенно тревога отпускает его.
Все остальные звери тоже напряжены и беспокойны, просто мысли Щекна я слышу лучше, чем всех остальных. Потому, что они полны только что пережитым страхом потери и радостью возвращения.
- Иди ко мне - молчу я и Щекн приближается к камню, на котором сидим мы с Розой и почтительно машет хвостом. Ко мне он просто прижимается, а Розе выражает своё почтение.
- Кто ты, Роза? - молча спрашиваю я.
- Хранитель - коротко отвечает Роза. - Хранитель этой лощины и озера. Это непростое место и сюда не стоит попадать дважды. Кстати, под тем камнем лежат штучки, которыми вы, люди, закалываете волосы. Причешись, как следует, да и одеть тебя надо. Ты должна попасть домой, до конца ночи, но и ночью бегать голой по лесу не стоит. Тем более, по осеннему лесу.
- А где Щекн Второй? Он такой слабый, он плыл впереди меня, а потом я потеряла его из виду….
- А ты посмотри внимательно на нашу команду – нет ли чего или кого новенького среди наших - это уже мой Щекн Первый решился поговорить со мной.
Я смотрю – так, дикие лесные коты – два, рыси – тоже некогда бывшие котами, их приёмная мать, маленькая собачка Рыжик – ныне огненно-рыжая лисичка и чёрно-серебристый лис. Красавец, с пушистым, невероятной красоты хвостом и с тем же лукавым выражением хитрой мордашки, которое я имела счастье лицезреть последние 15 лет. Значит – выплыл, обрёл новый облик и силы тоже, надо полагать.
- Я не буду больше таскать тебя на рукахи- говорю я этому лисьему пижону.
- На поводке меня водить ты тоже больше не будешь - безмолвно сообщает мне этот маленький нахал.

Всегда был нахалом и склочником, но всё равно я его любила. Конечно – Щекн Первый – это Щекн Первый, но я вообще зверей люблю и они это знают (и этим пользуются).
Роза, меж тем, внимательно смотрит на нижние ветви двух очень пушистых голубых елей. Там происходит какая-то возня, слышится сопение, тоненькое поскуливание и даже рычанье – тоже не впечатляющее. Потом оттуда, из-под ветвей, усиленно виляя хвостами, выползают два щенка, причём ползут они задом наперёд - явно что-то за собой тащат. Ага, показался край светлой ткани – видимо, это моя одежда. Щенки уже вытащили половину платья, потом запутались в юбке, образовался какой-то лохматый комок. А потом раздался серьёзный басистый рык (не Розин) и комок ткани вылетел на поляну, явно от пинка чьей-то мощной лапы. Вылетел и развернулся. Это действительно было платье – красивое, такое, как я люблю, с узким лифом на шнуровке и с длинной широкой юбкой. На юбке сидели щенки. Два щенка, чёрных как ночь (в маму) и невероятно синеглазых. Такие глаза изредка встречаются у полярных волков, и я сделала вывод, что эта синеглазость, очевидно, в папу. Щенки сидели смирно, с таким добропорядочным и благопристойным видом, как будто это не они устроили возню под ёлками и были вышиблены на полянку родительским пинком. Роза посматривает на меня с некоторой гордостью.
- Одевайся - слышу я Розу. Осторожно, по камням, стараясь не ступать в воду, я пробираюсь на травянистую полянку. Щекн неотступно следует за мной, но вода озера его не волнует и он шлепает по самой кромке. Роза тихо смеётся и я слышу её смех - Не бойся – озеро уже не возьмёт тебя. Я подбираюсь к платью, присаживаюсь на краешек юбки, наклоняюсь к щенкам и даю им обнюхать себя.
Обнюхивание заканчивается вылизыванием моего носа одним из щенков – мальчиком, одновременно его осторожная сестрёнка внимательно изучает все пальцы на моей левой руке и даже пробует их на зуб. Придя к выводу, что я отношусь к породе людей, из которых любой уважающий себя щенок может и даже обязан верёвки вить и бантиком завязывать, меня начинают облизывать уже совершенно бесцеремонно, пытаются запрыгнуть мне на руки, нежно прикусывают уши и вообще начинается невероятно приятная возня. Я чешу щенков за ушами, щекочу под нижней челюстью и, наконец,- о высшая степень доверия – мне подставляют два туго набитых животика «на почесать»! Неизвестно – сколько времени продолжалась бы эта идиллия, если бы из-за елей не раздался повелительный рык и два маленьких безобразника мгновенно исчезли под ветками – только хвостики мелькнули. А я, наконец, смогла одеться.
Платье оказалось невероятно удобным, без единого шва, словно выращенное их какой-то неведомой двойной материи – нежной и шелковистой внутри и плотной, словно хорошо вытканный лён снаружи. Пока я заканчивала разбираться с платьем, из-под еловых ветвей вылезли два давешних хулигана. На этот раз они тащили в зубах какую-то обувь, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся мягкими полусапожками, тоже двойными, шелковистыми внутри и, как и платье, как будто выращенными из одного куска чего-то похожего на крокодиловую кожу снаружи. Пока я возилась с одним сапогом – второй уже начали тянуть в разные стороны брат с сестричкой, но опять вмешался их строгий родитель. Теперь он явился сам – отогнулись ветви елей и на поляну ступил белоснежный синеглазый красавец волк. Раза в полтора крупнее моего Щекна, в сверкающей белыми искрами шубе, он вежливо ответил на приветствие Щекна и на мой почти что поклон, положил к моим ногам какой-то плотный тёмный свёрток и уселся на середине поляны. Детишки немедленно устроились у папиных передних лап, папа облизал две чёрные макушки, а я развернула свёрток. Это был плащ, длинный, лёгкий, мягкий и удобный. Теперь я была одета и пришла пора прощаться с Хранителями лощины и озера и продолжать путь.
Мы со Щекном вежливо поблагодарили Белого Волка и побрели к тропе, на которой уже выстраивалась вся наша, (преимущественно хвостатая) команда.
Я подошла к Розе, прижалась лбом к её голове и тихо спросила
-Мы ещё увидимся, Роза?
-Я найду тебя. Я знаю твой дом. А тебе меня искать не надо. Я Хранитель озера, а на него приходят только с другого берега. У тебя свой путь – и это именно ТВОЙ путь. Твой лес, твои звери, твой дом, твои друзья. Но я приду. У нас впереди много времени – ты сейчас даже не можешь себе представить – как много. Но ты вспомнишь – всё. Не сразу, постепенно, но вспомнишь, и тебе помогут вспоминать. Те, кого ты знала много лет. А сейчас иди, иди быстро – у тебя много сил. И ты должна прийти домой до восхода солнца. Иди.
Роза нежно облизала мою голову и тихонечко столкнула на тропу. Тропа вела вверх по довольно крутому склону и мы вышли на берег лощины. Я больше не оглядывалась, понимая теперь, что это бесполезно – ни лощины, ни озера я уже не увижу. Мы шли по осеннему лесу – вот когда пригодился мой плащ – тропа больше не выписывала кренделя, она вела нас почти по прямой и, наконец, вывела на утоптанную дорожку. И исчезла. Но это было не страшно, мне вообще больше не было страшно – это был мой родной лес и дорожку эту я хорошо знала.
Она тянулась от нашего посёлка к западным горам, высокому горному хребту, где обитали снежные барсы и горные козы. Лес жил по своим законам – независимо от людей. Звери охотились или щипали травку – кому что свойственно – но никогда человек здесь не охотился на зверя, а звери не нападали на людей. Они могли стать друзьями человека, но не слугами. Впрочем, было несколько видов, которые предпочитали более тесные отношения с двуногими – козы, дававшие людям молоко и шерсть, кони – сами выбирающие себе человека-наездника. В северных лесах, где жили постоянно только звери, иногда стада оленей так увеличивались в численности, что волки присылали весточку людям и устраивали совместную охоту, но не в этом древнем лесу. Людей было вообще немного и жили они в неширокой полосе, с мягким климатом, примерно соответствующим субтропикам. Городов было мало и город с населением в 10 тыс. человек уже считался очень крупным. Такие города располагались, в основном, на морском побережье с удобными бухтами. Там жили люди, умеющие выращивать корабли. А наш посёлок состоял из 15-ти домов, в которых жили Хранители Леса, Хранители Зверей, Мастер-кузнец и семейка хафлингов, содержащая гостиницу, трактир, клуб – всё в одном флаконе. Мой дом был самым старым в посёлке и стоял на скалистом берегу широкой долины, от остальных домов его отделял лесной ручей, спадавший небольшим водопадом в неширокую речку, бегущую под скалой с севера в Южной море. Вот туда мы и шли сейчас. Шли по сосновому нагорью, слева под пологим склоном лопотал тот самый ручей, потом среди сосен появились берёзы, дорожка уводила вниз, сосны исчезли, появились липы и дубки, а потом и старые дубы, огромные, древние, могучие исполины. Здесь ещё один ручеёк спешил уже на встречу с ручьём, текущим слева и мы присели ненадолго передохнуть – я попить воды и поесть орехов, благо в подлеске росло несколько мощных кустов лещины, а звери…Вот сейчас я поняла, что это отнюдь не домашние кисы и пёсики. Они исчезали в кустах и время от времени до меня доносился аппетитный хруст, а потом к ручейку выходил кто-нибудь с мордой, измазанной пухом и перьями или ещё чем-то и принимался умываться и пить водичку. Один только мой Щекн Первый, ловко отловив любопытного не в меру зайца, принёс его мне. Гордо положил к моим ногам, я его вежливо поблагодарила и сказала, что сыта, а зайца он может съесть сам. Щекн не стал церемониться , уволок зайца в кустики и там с ним разделался.
Когда все собрались вместе, сытые и довольные, мы перешли боковой ручеёк по камням и вскоре уже вышли на лесную дорогу. Дорога вела с севера на юг, она была границей нашего посёлка и ей мало кто пользовался. Два ряда клёнов и лип сопровождали эту хорошо ухоженную дорогу, сухую, засеянную специально для этого выращенной травкой, очень мелкой, низкорослой и плотной – я уже вспомнила, кто из посельчан придумал такое удобное покрытие. Не я, это точно.
Перейдя эту последнюю границу, мы вышли на небольшую полянку перед моим домом. Стояла поздняя осень. Старый грецкий орех усыпал полянку множеством буро-зелёных шариков с лопнувшей кожурой, из-под которой выглядывали глянцевитая скорлупа. Под огромным каштаном примостились качели, слева, на пологом склоне, спускавшемся к лесному ручью, росли яблони. Среди ещё не облетевшей листвы кое-где можно было разглядеть красно-жёлтые крупные яблоки. Мы перешли полянку, подошли к чугунной, узорной калитке в ограде из грубого серого камня и калитка бесшумно распахнулась предо мной. В саду цвели последние розы, ждали скорых дождей хризантемы и астры, даже георгины ещё цвели. Знакомая дорожка, выложенная мелкими камешками, привела нас к широким каменным ступеням, я подошла к знакомой двери и дверь, как и калитка, распахнулась передо мной бесшумно и гостеприимно.
-Здравствуй дом! – сказала я, входя в знакомый коридор-лабиринт. Тихий ветерок, будто лёгкий вздох, пронёсся по дому, запылал камин, вспыхнули все огни в старинной тяжёлой люстре под потолком, нежно затеплились свечи в подсвечнике на каминной полке, и из кухни потянуло запахом свежей выпечки и кофе.
- Ну, всё, ребята – сказала я – мы дома. Ребята немедленно развались перед камином, на диване, на узеньком канапе, стоявшем под лестницей на второй этаж, а я подошла к восточному окну. Там, за широкой долиной текла большая река, поднимались зелёные холмы, уходили вдаль к Восточным горам и оттуда, из-за гор, уже появился слабый розоватый свет. Скоро взойдёт солнце и начнётся день. День первый.

[Аллор]

Да какой графокошмар... ) Не, если начать корректировать, вылезет пара запятых, но это у меня деформация, живу с редактором и корректором))))
А вообще очень пронзительно и ... смело, что ли, вот так, исповедально (и от первого лица). *Про своих ребят вы ж рассказывали, в дайри (да и здесь, вроде). Про Щекнов точно помню.
И тема такая - болезненная. Мы покидаем, нас покидают, и такая робкая надежда, что насовсем не потеряемся, что встретимся и будем вместе в хорошем месте... Все мы, кто к кому успел привязаться здесь. Без этой слабой надежды совсем горько. Спасибо, короче. За эстельную вещь.

[convollar]

Да какой графокошмар... ) Не, если начать корректировать, вылезет пара запятых, но это у меня деформация, живу с редактором и корректором))))
А вообще очень пронзительно и ... смело, что ли, вот так, исповедально (и от первого лица). *Про своих ребят вы ж рассказывали, в дайри (да и здесь, вроде). Про Щекнов точно помню.
И тема такая - болезненная. Мы покидаем, нас покидают, и такая робкая надежда, что насовсем не потеряемся, что встретимся и будем вместе в хорошем месте... Все мы, кто к кому успел привязаться здесь. Без этой слабой надежды совсем горько. Спасибо, короче. За эстельную вещь.

Спасибо Вам! За отзыв - я в качестве своей продукции не особо уверена. И потому больше пишу в папку.
Если начать корректировать - много чего вылезет. А *ребят своих у меня много было и каждый унёс с собой кусочек сердца - в самом деле. И забыть не получается. Вот и надеешься......

[Аллор]

Спасибо Вам! За отзыв - я в качестве своей продукции не особо уверена. И потому больше пишу в папку.
Если начать корректировать - много чего вылезет. А *ребят своих у меня много было и каждый унёс с собой кусочек сердца - в самом деле. И забыть не получается. Вот и надеешься......

Да не за что, я ж взаправду) Корректура - дело десятое, да и вообще.
А вот наши родные звери (про людей просто уже молчу)...

[convollar]

Зов. Мир за ручьём.
Тайрин услышала зов рано утром. Это было её любимое время - посидеть перед окном с чашкой горячего кофе, спланировать предстоящий день и просто посмотреть на мир за окном. По стеклу сбегали последние капли ночного дождя – февральские тучи уходили север лёгкими белыми облаками. Почти месяц лили дожди, растопив весь январский снег, и Лес был пропитан водой, как мокрая губка. Ручей, бегущий внизу, под скалистым обрывом, вообразил себя рекой и шумным водопадом обрушивался в долину. А долина вспомнила молодость, то давнее время, когда она была широкой древней рекой, и даже поросший лесом холм опять ощутил себя островом, и в честь такого события, украсился первоцветами - белыми, голубыми, синими…..В лесу каждая лужица обзавелась золотым венком калужниц, а на всех пригорках цвело, полыхало, праздновало короткое ранневесеннее цветение. Дальше, к западу, ближе к предгорьям Западного хребта, на полянах раскинулись настоящие ковры –но добраться туда сейчас обычной тропой – об этом нечего было и думать. Наставник сегодня отбыл по каким-то своим делам, и Тайрин решила потренироваться с быстрой тропой. Больше трёх месяцев прошло с того дня, когда она вернулась домой и все эти месяцы Наставник осторожно будил в ней силу и память, уснувшую за время её отсутствия. Он появился на третий день после возвращения Тайрин – как всегда, неведомо откуда, возник в кресле перед камином и, с тех пор, редко отлучался больше чем на один-два дня. Сегодня был как раз такой вот день полной свободы от обучения, и Тайрин намеревалась использовать это время не без пользы и удовольствия. А потом услышала Зов.
Она слышала зов о помощи и раньше – крайне редко, но бывало. Звери предпочитали сами зализывать свои раны и просили помощи у Хранителей только в самом крайнем случае. Иногда требовалась помощь Лесу – расплодились насекомые, гибнут живые деревья. Случалось всякое, но в этом Зове было что-то не то, что-то неправильное и очень тревожное, даже опасное. Сливался в единый призыв отчаянный вой крупного зверя, беспокойство Леса, тревога зверей и к общему хору примешивался тихий испуганный писк маленького зверёныша. Тайрин сосредоточилась и попыталась увидеть место, точку, из которой шёл Зов. Таак. Предгорье Западного хребта. Тигрица и маленький тигрёнок. Передняя лапа тигрицы чем-то зажата. Кровь на траве. Тигрёнок жмётся к матери. Испуган, но цел. Ощущение боли – это понятно – и беспокойства в самом Лесу. Что-то ещё – что? Тайрин опять сосредоточилась – теперь на лапе. Капкан! Здесь, в этом Лесу, в этом мире – капкан. Этого не бывает, не может быть. Да, все разумные этого мира знают, что такое капкан. Многие прошли через другие миры – как и Тайрин – видели, как люди убивают данное им чудо – Живой Мир, как убитые своими обитателями миры превращаются в грязные свалки, а то и в могилы для людей. Но те, кто сумел вернуться, кто захотел вернуться домой, после испытания жизнью в таких мирах – никогда не поставят капкан. И те, кто родился здесь, кто жил и стремился не отнять, а научиться у Мира – тоже. Охотники, которых иногда волки приглашали принять участие в охоте на расплодившихся чрезмерно оленей – убивали зверя с одного выстрела стрелой из лука.
Всё это Тайрин обдумывала, уже переодеваясь в рабочую одежду и только, сбегая вниз по лестнице, вспомнила, что надо, просто необходимо надо, известить Наставника.
- Иногда тебе в голову приходят вполне здравые мысли – раздался знакомый голос и из кухни вышел Наставник, держа в руках огромную кружку горячего кофе.
Внизу, у подножия лестницы, полукругом разместилось всё домашнее зверьё. В центре собрания сидел незнакомец – огромный волчище, в чёрной, отливающей в синеву, шубой. Глаза у зверя были ярко-зелёные, не просто умные волчьи глаза – казалось, вся древняя мудрость Мира смотрит на тебя из этих глаз. Рядом пристроился Щекн – похоже, они были знакомы.
- Ну, что же – подумала Тайрин – Наставник сам проложит быструю тропу, времени терять нельзя, а у меня с точной наводкой промахи бывают. Ну, да, хотелось самой, конечно….
- Именно самой – тропу проложишь и наведёшь ты – сказал Наставник – и у тебя всё получится, сейчас получится. Ты очень любишь маленьких тигрят. Не промахнёшься.
- Звери останутся дома – через мокрый лес им не пройти – кроме Щекна, его проведёт Урх. У него своя тропа – всё-таки Вожак вожаков, старейшина, древнейший из волков леса. Тайрин поняла, наконец, кем был чёрно-синий незнакомец, живая легенда, которую мало кому удавалось видеть, но о котором все знали.
Они уже стояли на поляне, за оградой дома и Тайрин сосредоточилась на вызове тропы. Тропа появилась мгновенно, Тайрин зажмурилась и увидела тигрёнка, маленького, встревоженного, жмущегося к материнскому боку. Открыв глаза, она обнаружила себя на пологом склоне холма, поросшего синими и белыми ветреницами. Тигрица лежала среди цветов, у неё уже не было сил рычать, малыш прижимался к матери и так ужасно, нелепо и неуместно было видеть на этой сине-белой поляне стальной капкан, зажавший переднюю лапу зверя. Кровь из раздробленной лапы капала на белые цветы и боль тигрицы чувствовалась даже на расстоянии. Тайрин положила руку на полосатую голову и вздрогнула от пронзившей её болевой волны. Собрав все силы, вспомнив всё, что знала когда-то и всё, чему три месяца её учил Наставник, она стала отдавать зверю силу, одновременно стараясь заставить тигрицу заснуть.
- Я снял капкан – раздался за спиной чей-то тихий голос, мягкий, как шелест листвы.
Южный Хранитель, эльф, значит, он тоже слышал. Конечно, слышал – а ты думала, ты одна такая умная, слышащая-видящая?
- Спасибо, Альд, у меня, наверно, сил бы не хватило разогнуть эту дрянь, не покалечив зверя!
- Тебе нельзя тратить силы на железки, сейчас тебе придётся лечить – и больше ни о чём не думай. А капканов было больше – я шесть штук снял на поляне и в окрестностях, но теперь всё чисто. Так что, занимайся своим делом, пока мы с твоим Наставником найдём того, кто здесь напакостил. Урх сам возьмёт след.
- Ррружжжьё – прорычал Урх – я слышу запах.
Да уж, без ружья на тигра капканы ставить – это вряд ли, подумала Тайрин. И не из нашего Мира это – но вот как и откуда пришло? Откуда…да ты, милая моя, догадываешься, откуда. Впрочем, это дело магов. Высших магов – ибо нарушен Закон Мира. А ты сейчас сосредоточься и лечи. И Тайрин просто отключилась от окружающего мира и видела только одно – раздробленную лапу, сломанные косточки, содранную местами шкуру. Она видела, как они лежат сейчас, эти ещё живые кусочки , все разорванные жилы и она соединяла их, собирала лапу заново, сращивала, убирала безнадёжно повреждённые кусочки шкуры и затягивала рану новой, здоровой, молодой кожицей. Психохирургия – сколько сил потратил Наставник на её обучение – раньше она этого не умела. А Наставник, кажется, умел всё. И стремился передать знания ученице – довольно упрямой, и, честно говоря, не всегда благодарной ученице. Иногда ей очень хотелось, чтобы Наставник куда-нить ушёл по своим делам (а у него было немало дел - она это хорошо знала), и оставил бы её в покое дня на два – в доме прибраться и дорожки в саду разгрести. Но он помогал ей разгребать дорожки, варил по особому рецепту кофе, и, вновь и вновь, заставлял повторять заклинания, собирать силу, применять силу, отключаться от всего, что мешало сосредоточиться на самом важном. Учил вызывать быструю тропу, направлять эту самую тропу туда, куда надо, а не в середину бизоньего стада, в которое стадо она однажды влетела, сделав ошибку в наводке. И вот теперь всё пригодилось. Лапу она собрала правильно и видела, что кости уже начали срастаться и раны затягивались, образовалась шкура и начала обрастать шерстью. Теперь можно было отдохнуть, прижаться головой к Щекну и закрыть глаза. Хоть на полчаса. Тигрица будет спать ещё часа три, потом проснётся и если всё пойдёт хорошо, лапа будет работать, а зверю захочется есть. Кого-то надо послать на охоту, кого-то из зверей, думала Тайрин, уже почти засыпая. Дня три тигрице лучше не охотиться, а полежать здесь, в шатре. Когда Альд успел вырастить вокруг раненой тигрицы просторный шатёр, Тайрин не заметила, но не сомневалась – именно Альд это сделал – Мастер, что тут скажешь.
Она проснулась, услышав осторожный зов Щекна – кто-то пришёл на поляну. Раненая тигрица спала, сон её был спокойный, боли не было, лапа была почти здорова и Тайрин вышла из шатра. На середине поляны стояла гостья. Рыжая и полосатая. У её передних лап замерли два детёныша. Враждебных намерений у пришелицы не было – скорее наоборот. Она спокойно подошла к Хранителю и, дабы, подтвердить свои добрые намерения, подтолкнула к Тайрин своих тигрят. Потом вошла в шатёр.
-Спит –Тайрин перешла на безмолвную речь – проснётся голодная. Нужна еда.
Пришелица согласно наклонила голову и слегка рыкнула. Тигрята мгновенно забрались в шатёр, улеглись рядом со спящей тигрицей и её малышом, а подруга вышла из шатра и исчезла в лесу.
- Пошла охотиться - подумала Тайрин и опять уснула. Второй раз она проснулась от победного рыка на поляне – охотница вернулась с горным козлом. Раненая уже просыпалась, ошеломлённо потрясла головой, попробовала встать. Ноги держали слабо, на больную лапу она ступила очень осторожно, но похоже, всё обошлось. Она была действительно очень голодна и горный козёл пришёлся кстати. Тигриное пиршество Тайрин не привлекало и она пошла искать следы Наставника и Альда. Щекн, получивший от тигров благодарность в виде недурного куска мяса, быстро догнал её.
-Ну, вот – сказала ему Тайрин – мы своё дело сделали. Теперь пойдём по следу – искать своих и чужого. Веди, друг!

[Аллор]

О-о, вот и приключения начались! А вообще мир хорош, добрый такой...

[convollar]

О-о, вот и приключения начались! А вообще мир хорош, добрый такой...

Не знаю - писать дальше или нет - но, наверно не выдержу - напишу!
Надо же наказать этого ...случайно попавшего в место, для него не предназначенное.

[Аллор]

Не знаю - писать дальше или нет - но, наверно не выдержу - напишу!
Надо же наказать этого ...случайно попавшего в место, для него не предназначенное.

А чего - если пишется, так здорово же!
И да, безобразие не должно оставаться безнаказанным. Мне вот уже интересно, кого в такой хранимый мир занесло.

[convollar]

Мир за ручьём. Чужой.
Николай Петрович К. (впредь будем называть его господином К.) занимал немалый пост в Администрации Н-ского края. Был он верным слугой народа (каковой народ в компании самых близких людей нежно именовал «быдлом») и как положено слуге столь высокого ранга, обеспечен был всем необходимым , дабы не отвлекаться от службы на разные бытовые мелочи. Была у него и просторная квартира в элитном районе города Н., была и неплохая квартирка в центре столицы, ибо супруга господина К. не мыслила себе иной жизни, кроме, как в столице, единственное драгоценное чадо изучало науки в далёком туманном Альбионе, а господин К., как уже сказано выше, верно служил народу. Или быдлу – как кому нравится. Любимым же местом отдыха от служебных и прочих тягот была его крохотная дачка и охота. Дачка эта была, по меркам господина К. и его друзей, невелика – всего один гектар, да уж очень хорошо расположена – у самой границы заповедника. Если говорить совсем уж честно, то даже и не у границы заповедника, а немножко ЗА границей – но кто считает такие мелочи, когда идёт речь о столь высоких чинах. Заповедник-то всё-таки был и на том спасибо. А ведь могло и не быть, не подпиши господин К. соответствующую бумагу – но господин К. любил природу. И потому заповедник был. Зверьё, конечно, убралось от дачки куда подальше – в самую глушь, но что с них возьмёшь- звери и звери. Неблагодарные. А как любил господин К. пройтись по лесной тропинке с ружьецом и вернуться на свою дачку с достойным трофеем. Весь нижний этаж скромного домика его, был увешан головами, волчьими и медвежьими, у камина лежала тигриная шкура – ой, только не надо про Красную книгу – книги тоже пишутся не для всех – лосиные рога украшали холл, скалил клыки кабан в кабинете, (и неосторожные гости, замечавшие некоторое неуловимое сходство сего трофея с хозяином дома, больше в этом доме не появлялись, а случалось, и лишались должности).
А уж какая у господина К. была коллекция ружей – и всё больше чужестранных, с дорогой отделкой, и подолгу разглядывали гости замечательные эти ружья и не забывали полюбоваться развешанными на коврах кинжалами редкой работы – а если забывали, то см. выше.
Однако, если звери и убрались подальше от дачки господина К., то комарам и особенно клещам, на высокий чин и большие связи было абсолютно наплевать. Стоило лишь господину К. углубиться в лес, как противные насекомые уже тут, как тут и жаждут напиться крови верного слуги народа. Паразиты – что с них возьмёшь. И никакие мази, спреи и прочие средства не помогали – клещи напивались вздрызг свежей кровью господина К. и закусывали мазью, от которой должны были немедленно передохнуть, но почему-то оставались живы и очень бодры. А вот местного браконьера, бывшего егеря Василия, изгнанного со службы ещё во время оно за злоупотребления – как по винной части, так и по браконьерской – клещи на дух не выносили. Впрочем, кто общался с помянутым Василием, вполне понимали клещей – вынести многолетний запах перегара, приправленный запахом давно не мытого тела и не стиранных порток, было делом почти безнадёжным. Иностранного производства ружей у Василия отроду не водилось, но верная пристрелянная двустволка ещё никогда его не подводила. Да и капканами Василий не брезговал, более того, любил он на потаённых тропах поставить капканчик-другой, а то, и третий-четвёртый, а потом и пристрелить неосторожного зверя. Знал он это подлое ремесло досконально – чем и кормился. Ну а господин К, всегда был готов заплатить за шкуру там или голову хоть деньгами, а хоть и водочкой. И был Василий при денежках, а господин К. – при славе великого охотника.
Осматривая как-то свои скромные владения, господин К. обратил внимание, что в гостиной второго этажа очень было бы неплохо поставить чучело тигра. Или медведя. Или и то и другое – да и в холле бы на третьем этаже волк хорошо смотрелся или, скажем, лисичка посимпатичней. Тем более, вскоре должны были прибыть на дачку гости, люди всё нужные, да и чучельника господин К. нашёл – местный музей краеведения решили закрыть, а на его месте построить торговый центр или ещё что-то нужное – ну, а персоналу куда деваться? Семью кормить надо – будь ты хоть какой мастер, а за любую работу возьмёшься. И был вызван (приведён охраной, зажимавшей носы) браконьер Василий. И был Василий насильно мыт и опохмелён. После чего господин К. и предложил ему знакомую работёнку за обычную плату. Только вот идти в этот раз Василию придётся неблизко и потому он был снабжён палаткой, (не пожалел, не пожалел господин К. своей палатки – ну почти своей, они для детского дома закупались, да зачем детей в походы водить – ещё разбегутся и ищи потом). И провиантом он был снабжён и запасом спиртного – и водочкой и пивом, ибо без аванса Василий в переговоры не вступал. И, прихватив десяток капканов – на них вся надежда – отбыл Василий в сторону небольшой горной гряды, где, по слухам, зверьё имелось разное, а про то, что лес этот заповедный никто и не вспомнил. Уж очень высокий пост занимал господин К. в краевой администрации.
Отправившись в путь, Василий решил для начала передохнуть после мытья и начальственных распоряжений, а потому, очень скоро вернулся в обычное своё состояние – то есть вновь обрёл свой привычный запах и вид. Собственно, клещи именно по причине этого запаха и не приближались к Василию, брезговали, паразиты. Но и звери тоже знали чем тут пахнет и Василию пришлось забраться довольно далеко в горы. В узкой расщелине меж двух скал, заметил он что-то похожее на арку, но никакой двери или входа, скажем в пещеру, под аркой не было. Звериных следов тоже заметно не было. И стояла в этой расщелине какая-то непривычная, нелесная тишина. Всё вокруг будто вымерло, ни птичьего щебета, ни шепота рассерженных листьев – даже ни одной ящерки не заметил здесь Василий, хотя уже почти протрезвел. Как-то смутно, страшно стало старому браконьеру – к тому же небо потемнело, тучи словно налились тёмной водой и пару раз уже громыхнуло в вышине. Собиралась гроза, Василий хотел уже ставить палатку, но не успел. Сине-белая стрела ударила прямо в скалу под аркой и скала засветилась странным сине-белым светом. Василий сам не понял, как его втянуло в сияющий круг, и как он оказался на склоне горы, на нешироком уступе. Гроза куда-то исчезла, и внизу, под скалой расстилалась неширокая полянка, покрытая свежей травой.

[convollar]

Мир за ручьём. Жёлтая палатка.
Палатку Тайрин увидела издали, ещё не дойдя до звериного оцепления. Обычная палатка, сине-жёлтая, с такими палатками туристы обычно ходили – в том мире, где Тайрин довелось провести целую человеческую жизнь – разумеется, по меркам того мира. Здесь эта яркое пятно выглядело невероятно чужим и неуместным. Отправляясь в путь, люди этого мира, обычно брали с собой горсть магических семян, и, останавливаясь на ночлег, выращивали вокруг себя древесный шатёр в три яруса. Трёхслойная плотная крона надёжно защищала от дождя, а на месте стоянки образовывалась куртина живых растущих деревьев. Такой простейшей магии (если это можно назвать магией) учили ещё в школе первого уровня. То, что в палатке есть кто-то чужой, чувствовалось тем сильнее, чем ближе подходили к этому месту Щекн и Тайрин. Лес был встревожен – это просто ощущалось, висело в воздухе, слышалось и шелесте листьев, Лес был неспокоен, ему было больно и плохо, как если бы, в ладонь вонзилась заноза и вокруг неё разрасталась гноящаяся опухоль. Ещё сильнее ощущалось недовольство зверей, стоявших в оцеплении. Здесь уже нарастала ярость, с трудом сдерживаемое желание расправится с Чужаком, уничтожить всё, что с ним связано – и вот этого никак нельзя было допустить. Нельзя, потому, что в палатке был всё-таки человек – чужой, ненужный и вредный миру, но человек. Убив его, звери нарушили бы Закон Мира, а нарушенный один раз закон – уже не закон.
Из кустов, навстречу Тайрин, с шумом вывалился Медведь. Медведи редко общались с людьми, даже и Хранителям не часто случалось побеседовать с этим зверем, но сейчас Медведь заговорил с Тайрин.
- Уберите это отсюда, Хранители! Уберите так, чтобы и следов не осталось. Звери напряжены до предела, но Лес не хочет крови людей, Лес не хочет нарушать Закон. Уберите его скорее, уничтожьте сами – он человек, он ваш.
- Сколько ещё могут продержаться звери, Медведь? – спросила Тайрин – нам нужно время – хотя бы час.
- Волки продержаться час, за рысей и тигров – не поручусь, но попробую удержать!
- Спасибо тебе, мы управимся – если надо, мы его сами утащим, но ты видишь, в лесу паводок, пройти на Дальний Север можно только через горы и возможно, нам потребуется помощь. Всё же – постарайся убедить зверей продержаться – мы сделаем всё, что в наших силах. Нам тоже плохо – от него идёт что-то нехорошее, чужое зло. Помоги, Медведь – это общее дело!
- Я помогу, я сказал – Медведь на удивление нежно провёл когтистой лапой по волосам Тайрин – иди, делай, что должно.
Откуда-то из зарослей вынырнул Урх и повел Тайрин и Щекна по тропе вверх. Там, на склоне, образовалась небольшая заросль одного интересного растеньица. Похожее на растущий там, на Земле, бересклет, оно обладало необычными свойствами – под его ветвями можно было отгородиться от любой неприятности. Оно защищало. Вот и сейчас – Наставник и эльф-Хранитель устроились в середине небольшой куртинки - здесь легче дышалось и присутствие чужого почти не ощущалось.
- Вот и Тайрин со своим стражем – сказал Наставник – ты уж извини, но времени мало и мы приняли решение без тебя.
- Звери напряжены до предела. Медведь постарается удержать их, но у нас только один час. И что вы решили?
- Я связался с Владыкой Севера и поговорил с его драконами. Один из них помнит тебя ещё по очень давним временам. Сейчас он летит сюда, а нам предстоит упаковать это всё так, чтобы он мог унести его на Дальний Север. Там есть места, где он сможет жить до Совета Магов и всех разумных и там есть работающий портал. Это – Наставник показал куда-то вверх, и Тайрин увидела на скале едва заметную грубо выбитую каменную арку – не работает. Я проверил – то, что здесь сработал портал, давно закрытый, означает какие-то затеи в Том мире, а затей там может быть несметно – сама знаешь. Портал надо совсем уничтожить, но это только с помощью всё тех же Великих Магов. Сейчас я просто поставил вокруг арки защитное поле – чтобы ещё какая-нибудь нечаянная радость не свалилась на наши головы. Портал непредсказуем – он может быть или не быть. Что его заставило сработать – не знаю, но уж точно не простая молния.
-Откуда ты знаешь про молнию? – спросила Тайрин – покопался в мозгах несчастного?
- Совсем чуть-чуть, пока его усыплял – он теперь проспит суток трое и проснётся совсем трезвым. Хочешь полюбоваться, пока я его не упаковал вместе с палаткой и ружьём и капканами и бутылками и осколками бутылок? Я всё в палатку забросил.
Противно очень, но надо бы – Тайрин отломила маленькую веточку «бересклета», и, вместе с Наставником двинулась вниз по склону. За ними пошли Урх и Щекн – эльф остался и Тайрин его понимала. Она примерно представляла, что там, в этой нарядной палаточке.
Заглянув внутрь приюта любителя капканов, Тайрин обнаружила там довольно грязного человека, ружьё, капканы, бутылки и невыносимую вонь. Запах перегара, немытого тела, пролитой водки, открытой банки с тушёнкой – всё вместе создавало букет, вынести который Тайрин просто не могла. Но не могла она не заметить и того, что человек одет в грязную и очень старую тёплую куртку со знаком на рукаве. Знак был полустёрт, но Тайрин хорошо его знала. И куртки такие она знала. Более того, даже при мимолётном взгляде лицо спящего показалось ей смутно знакомым.
- Пакуй его, вместе со всем содержимым и поскорей!
Наставник внимательно посмотрел на ученицу – кто-то знакомый?
- Похоже, да. Потом расскажу!
- Потом, так потом. А сейчас посмотри на камни.
Тайрин оглянулась. На всех валунах, уже нагретых солнцем, сидели маленькие изящные ящерицы. Точёные головки, чёрные бусинки глаз, изумрудно-зелёные, золотистые, блестяще-чёрные юркие тела. Все они повернули головки на северо-запад и смотрели в небо. Там, над заснеженными пиками гор, появилось странное сияющее существо, издали похожее на огромную птицу. Солнечные лучи отражались от тела существа, дробились в радужные капли и создавали вокруг него радужный ореол. С Дальнего Севера летел долгожданный Дракон.

[Аллор]

Да, по начальничку знатно проехалась))))))

[convollar]

Да, по начальничку знатно проехалась))))))

От этих господ просто несёт бедой!

[Аллор]

Ну как там Заречье поживает???))))

[convollar]

Ну как там Заречье поживает???))))

Там Мир за ручьём. Уже длинный образовался и распался на три части. ОН в ЖЖ сидит http://tiana925c.livejournal.com/ и на ЗФ в Нашей прозе. Уже и был блокирован - страниц 15 было. Теперь уж второй пошёл.

[Аллор]

Спасибо, погляжу!
А сюда бы еще хоть пару фрагментов...

[convollar]

Спасибо, погляжу!
А сюда бы еще хоть пару фрагментов...

Там меня понесло, как Остапа в Васюках и всё ещё никак остановиться не могу!

[Аллор]

Там меня понесло, как Остапа в Васюках и всё ещё никак остановиться не могу!

Вот же здорово... Завидую белой завистью) А у меня Алатион все пишется и пишется, медленно-медленно...

[convollar]

Там меня понесло, как Остапа в Васюках и всё ещё никак остановиться не могу!

Вот же здорово... Завидую белой завистью) А у меня Алатион все пишется и пишется, медленно-медленно...

Зато качественно. А у меня - как таблетка от жизни.

[convollar]

Бомж. Часть I.
Такой холодный март. Метели, ветер, ночью мороз до -15 – и не подумаешь, что уже через неделю начнётся апрель. Но в подвале под трубой с горячей водой – тепло. Очень грязно и плохо пахнет, но тепло. Неподалёку шуршат крысы – они уже привыкли к человеку, свернувшемуся под горячей трубой – он их не трогает, иногда даёт кусок чёрствого хлеба. Впрочем, кошкам, оккупировавшим дальний угол подвала, тоже предлагает, но кошки хлеб не едят. Аристократы! Их ещё и добрые дамочки ежедневно подкармливают – а кому нужны крысы! Крыс убивают и грязный бомж единственное существо, которое предлагает им еду. Хотя и крысы берут хлеб только с большой голодухи. В мусорных ящиках во дворе можно найти рыбу, колбасу и заплесневевший сыр и даже печенье, но бомжу нелегко подобраться к ящикам. Они поделены между его собратьями, более сильными и ловкими. Однажды его поймали у чужого ящика и долго, со вкусом, били. Участки для сбора бутылок тоже чётко разграничены – как охотничьи угодья. Самый лучший сбор – под утро, пока не вышли дворники, а бросившие бутылки люди разбрелись по домам.

Бомж собирает бутылки далеко, на пустыре, там их оставляют влюблённые парочки и ходит за ними глубокой ночью, когда более сильные обитатели подвала уже спят. Утром он отсыпается, а в полдень выползает на улицу, по возможности, счистив с себя мусор и иногда даже умывшись. Умыться негде – разве труба какая лопнет, но тогда старые картонные ящики, половики, выброшенные на мусорку за ненадобностью и прочее тряпьё намокнет и надо будет искать другой подвал. Можно переночевать в канализационном люке, но там запах уж совсем невыносимый.

Всё это было страшно, но не это не было самым важным. Самым важным было вспомнить, вспомнить, кого он должен найти и что сказать. Для этого нужна была ясная голова, но тело требовало водки, и голова никогда не была совершенно ясной. Если не удавалось собрать бутылок на водку, бомж покупал в аптеке пузырьки с дешёвыми лекарствами, настоянные на спирту. Но и пузырьки становились с каждым днём всё дороже. Украсть водку в магазине не удавалось – его туда просто не пускали. Иногда он находил недопитую бутылку в кустах на пустыре, и это было праздником. Если бы ещё помыться – его мучил запах, запах собственного немытого тела, грязной вонючей одежды, собранной в мусорных баках. Если он найдёт её, она испугается – испугается измождённого грязного лица, вонючего тряпья, вшей – испугается и убежит и не будет слушать. Но он всё равно ходил каждый день , нарезал круги между бетонными коробками домов – он чувствовал, она где-то здесь. Кто она – он не помнил. Как её зовут, как звали раньше, как звали его – он ничего не помнил. Последнее, что он помнил ясно, была больничная палата – там кормили, невкусно, но кормили и можно было помыться. А потом ему выдали одежду и документы и сказали, что это его одежда и его документы. Он уже бывал в этом Мире раньше, но тогда он был невидим, и его страховали, поддерживая след, по которому он мог вернуться – он не помнил этого, но он знал, что такое паспорт, регистрация и знал, что в паспорте должен быть адрес. Место, где жил человек, чьё тело он теперь носил – тело не нравилось ему, но в тот момент другого тела не было. А он спешил-тогда, пока мозг не умер. Сейчас он пошёл по адресу, указанному в паспорте и ключом, найденным в кармане куртки, попытался открыть дверь. Дверь открылась сама – на пороге стояла женщина в домашнем голубом халате.

- Явился голубчик! - сказала женщина- а мне врачи говорили всё, мол, инфаркт, не выживет. А ты, значит, выжил! Ну и чёрт с тобой, но отсюда проваливай, квартира моя – ты сам на меня её переписал, всё по закону, на развод я подала и из квартиры тебя выписала! Так что, чтобы духу твоего тут не было!

- Зоя, что там?- раздался из глубины квартиры низкий бас и за плечом женщины появился очень нехилый господин в домашней рубашке и ярких цветастых трусах.

- Ничего, солнышко, адресом ошиблись!

Дверь захлопнулась и человек с паспортом на имя Петра Семёновича М. остался на лестничной площадке. Он присел на лестницу, достал из кармана смятую пачку сигарет и закурил.


Старушки у подъезда, постоянно несущие вахту на лавочке, при виде Петра Семёновича, только горестно вздохнули.

- Всё-таки стерва эта Зойка, - сказала одна из них – пока Петька деньги зарабатывал, и хорош был и мил, а как контору ихнюю разогнали, так и не нужен стал!

- Мужик должен деньги зарабатывать, - наставительно добавила другая – а Петька ещё и запил! Работы ему, вишь, нет – вон двор бы убирал и то работа..или на рынке где пристроился, да хоть грузчиком.

- Да какой он грузчик с инфарктом?- вопросила бабуся в нарядной шапочке? – А диплом его никому сейчас не нужен – говорят, таких специалистов не требуется.

- А всё равно – не по-людски это – из квартиры выписывать! Его ведь квартира-то, от родителей его осталась!

- А зачем документ подписывал? Аль пьяный был?

- Да нет, в больнице он лежал – врачи сказали, мол, надежды нету, тогда с его сестрой эту квартиру делить придётся – вот она и подсуетилась! А у сестры двое детей, да сама с мужем – в однокомнатной!

Чтобы их не слышать, человек, который два часа назад узнал, что его зовут Петром и у него есть, оказывается, жена, поднял воротник куртки пошёл прочь от подъезда. В первой же лавочке он, рассчитывая на близкую весну, отдал продавцу почти новую зимнюю куртку за три бутылки водки. Зайдя в соседний двор, он посмотрел на мусорные баки и увидел почти такую же, только потрёпанную и залитую кое-где маслом куртку. Она пришлась почти впору и, заметив появившегося в конце двора дворника-таджика, человек быстро завернул за угол, пересёк ещё два двора и оказался у входа в знакомый подвал. Последнее время он частенько там бывал – дома жена пить не разрешала. Откуда он это знает, он не задумывался. В подвал его пустили и даже указали место, где можно поспать – не задаром, конечно. Одна бутылка ушла за кучу картонных коробок в углу подвала, вторая была распита вместе с постоянными обитателями подвала, а третью он спрятал под бетонной плитой в углу. Там же он спрятал паспорт – он знал - ночью его обыщут и отберут паспорт, чтобы потом продать всё за ту же водку. А он хотел спать и после второго стакана свернулся в клубок, укрылся чужой, пахнущей машинным маслом курткой, и провалился в сон.

- Готов, - сказал старшОй, верзила с огромными ручищами – щас мы его пошмонаем, но много не найдём – Зойка все его шмотки давно распродала! А вот ключики – это хорошо, это прекрасно- ключики! А паспорта нету – спрятала, наверно!

- Да она замок уже давно сменила – как нового мужика привела, так и сменила!

СтаршОй грязно выругался и для порядка пнув ногой пустую добычу, завалился на продавленный диван, не забыв допить водку.

Вскоре в подвал ввалилась сильно нетрезвая дама в сопровождении такого же кавалера. У дамы был личный топчан в закоулке – там она занималась древнейшей профессией по сходной цене – бутылка ей, бутылка старшОму! Но человек в углу уже спал и ничего не слышал. Ему снился сон. Утром он часто забывал свои сны, но когда он в эти сны погружался, он был счастлив. Во сне он всё помнил – кто он, откуда, как его зовут (отнюдь не Петька), во сне он плыл в лодочке по ледяному горному озеру. За озером вставали горы, укрытые елями с пушистой сизо-голубой хвоей, но самое главное, во сне в лодочке сидела девушка, она смеялась, и опускала руку в воду, и поднимала веер ледяных брызг, а он был молодым, сильным и от него не пахло перегаром и машинным маслом. Утром, когда он просыпался – он помнил только одно – он должен кого-то найти и что-то сказать. Что-то очень важное и тогда всё будет хорошо.

[convollar]

Бомж.Часть I.
Бомж просыпался, когда все обитатели подвала уже уходили на охоту. Иногда оставался старик, бывший врач, спившийся после того, как умерла его жена. Тогда он стал пить, чтобы заглушить горе, его уволили с работы и какие-то люди предложили огромные по тем временам деньги за его квартиру. Жить в той квартире он не мог, поэтому продал её, но деньги оказались ненастоящие и его долго держали в следственном изоляторе, требуя, чтобы он выдал сообщников. Когда он пытался рассказать правду – его били. Потом ему дали пять лет за соучастие и теперь он вспоминал эти пять лет, как спокойное, почти счастливое время. Сокамерники разобрались в ситуации лучше следователей, и хороший врач ещё никому не нигде не мешал, особенно в тюрьме. Выпустили условно-досрочно, но за воротами тюрьмы ему было некуда идти. Детей не было, дальние родственники сами жили в тех же коробках по три человека в одной комнате и он пошёл в ближайший ларёк – там, в тюрьме он выполнял какую-то простую работу и ему заплатили за неё. А потом оказался в подвале. Он был уже совсем старый на вид, седой, обросший и почти ничего не ел. Его надо было лечить, но он больше ничего не хотел от жизни. Он почти всегда спал и, похоже, быстро шёл к последнему рубежу. Даже старшОй его не трогал – во-первых, всё-таки врач, а во-вторых при первой попытке пнуть старика из разных углов раздалось недовольной ворчание и даже единственная дама, отсыпавшаяся на своём топчане, привела в готовность очень грязные, но длинные ногти.

Наш Бомж выходил на свет около 12 часов – в это время иногда он видел женщину, которую искал. Она обычно шла в магазин или в аптеку. Тёплая зимняя шубка и шапочка успокаивали его, но походы в аптеку, всё учащавшиеся – тревожили. Ещё тревожили грустные и какие-то равнодушные глаза, хотя иногда, очень редко, он видел знакомый взгляд, который развеивал его последние сомнения. Близко подходить к ней и вообще показываться на глаза, он боялся. Нет, он не думал, что она закричит и убежит, но однажды, на автобусной остановке, когда он сидел на асфальте, забившись в угол, она открыла сумочку и дала ему десять рублей. По одному взгляду, брошенному на эту сумочку, он понял, что у неё денег совсем не много. Но от бумажки пахло знакомым, неизвестно откуда, запахом – слабым ароматом сирени. Этот аромат сирени снился Бомжу в его снах и всегда был связан с той девушкой в лодке, хотя иногда она ему снилась плачущей, а однажды очень печальной и спокойной. В том сне она сняла с его руки кольцо. Этот сон он запомнил – и не мог понять, почему ему снится это кольцо – он никогда не носил кольца. После случая с десяти рублёвкой, он старался не попадаться ей на глаза. В зеркальной витрине магазина на углу он увидел себя – отёкшее лицо с жидкой бородёнкой, смешная полосатая шапочка на голове, грязная куртка и найденные на помойке полуразвалившиеся зимние ботинки на два размера больше, чем надо. Зато в них можно было впихнуть носки, найденные там же, в мусорнике. И запах – невыносимый запах грязного подвала – а женщину всегда сопровождал еле уловимый слабый аромат сирени. И Бомж ждал лета. Он уже заметил, что она часто ходила гулять в лесопарк – там были большие пруды, уходящие через трубу каскадом на другую улицу. Купаться там было запрещено, но в центре большого пруда был остров и если доплыть до него, то поздно ночью можно помыться. Только нужно купить мыла и средства от вшей. И бритву. И найти на мусорнике более-менее целые штаны и рубаху. Тогда можно, не пугая её, спросить что-то – например, который час и назвать её настоящим именем. Тогда она вспомнит. Вот ещё бы вспомнить своё имя – в том , что его зовут не Петька – Бомж уже не сомневался.

[convollar]

Бомж.Часть I.
Весна началась так стремительно, словно она бежала к нашим краям бегом, опоздала на поезд и, вот, наконец, прилетела на самолёте. Ручьи - да какие тут ручьи, потоки талого грязного снега, целые реки во дворах, тёплое солнышко днём и легкий морозец под утро. Обычная Московская весна. Как-то быстро исчезли сугробы, впитавшая воду земля была жидкой и липкой – Бомж промочил ноги моментально и старый полупьяный врач лечил его единственным доступным лекарством – горячей водкой. Сам старик уже не надеялся выжить и однажды утром не проснулся. СтаршОй приказал выкинуть труп к мусорнику, несколько мужиков за обещанную опохмелку уже подхватили тело, когда Бомж достал, припрятанную бутылку и обещал ей на распитие, если тело унесут на пустырь - там был пригорок, было посуше и внизу проходила асфальтовая дорожка – по ней в 10 утра проезжал полицейский патруль. Бомж завернул труп старого врача в драную мешковину, перевязал верёвкой, трое грязных, уже давно потерявших человеческий облик людей, помогли ему. Труп положили на пустыре и Бомж сказал ему – прощай. Большего он сделать не мог, только отошёл на другую аллею, забрался с ногами на скамейку, полузатопленную весенней водой и подождал восхода солнца. Он не печалился о смерти старика – где бы он, старик, не был сейчас – хуже, чем здесь ему уже не будет.

А весна набирала обороты, словно хотела скорее сдать вахту лету. Быстро просохли дорожки в парке и Бомж часто смотрел на последние тающие в прудовой воде льдинки. Рыбаки гоняли его и он нашёл маленький прудик в глубине леса. Там тоже было опасно – на едва просохшей полянке собирались подростки, и надо было прятаться в самую чащу леса – подростки, хоть и оставляли за собой множество объедков и даже недопитых бутылок, уж не говоря о пустых, могли просто забить Бомжа палками и ногами. Он ничего не имел, в принципе, против окончание своего пребывания в этой жизни и почему-то даже иногда хотел этого, но он давно не видел женщину, которой он должен был назвать её имя – он наконец точно вспомнил. Он должен только назвать ей её настоящее имя. Она вспомнит потом и потом всё поймёт. А если он скажет, что ей своё имя – может быть найдёт путь, когда пробьёт её час. Однажды, в предрассветный час, он увидел вспыхнувший свет в её окнах – он давно вычислил её окна и побежал вокруг длинного дома во двор, к подъезду. У подъезда стояла белая машина с красным крестом и он испугался – ведь она ничего не помнит, она не найдёт путь домой. Но потом из подъезда вышли двое – врач и медсестра и врач сказал:

- Ничего страшного, обычный сердечный приступ, да и давление у неё скачет. Возраст!

Они сели в машину и уехали, а он пошёл на другую сторону дома – самое большое окно уже не светилось, потом погасли и два других. Бомж не пошёл в подвал – он забрал мешок с бутылками и тихо поплёлся к пункту приёма стеклотары.

Несколько дней женщина не выходила из дома, только открывала окна, но однажды он увидел, что она, стоя на стремянке, эти окна моет. Он хотел ей закричать – не надо, ты упадёшь, и вправду, у неё, видно закружилась голова и женщина исчезла. Бомж долго сидел под деревом в зарослях, но она вновь появилась и всё-таки довела работу до конца. Когда она опять появилась в окне, Бомж не выдержал и закричал6

- Тайрин, не надо! Женщина, услышав его голос, покачнулась и чуть не выпала из окна. Бомж понял, что имя ей знакомо, но она так слаба, что приняла его за что-то вроде галлюцинации. Больше он в окнах её не видел.

А между тем, весна быстро и незаметно перешла в лето и женщина стала ходить в парк. Бомж выбрался из подвала, три дня не пил и все сданные бутылки потратил на дегтярное мыло и мочалку. Средство от вшей было ему не карману, но откуда-то он знал – дегтярное мыло тоже хорошая вещь. Выбрав будний день, когда нагулявшийся народ ушёл из парка, он пошёл к старому маленькому прудику. За кучей срубленных осенью берёзок, он устроил себе убежище, потом долго мылся холодной водой, выстирал, найденные в помойке штаны и рубашку, натянул на себя старый спортивный костюм, подобранный там же, подстелил на землю сухие еловые ветки и сверху берёзовые, потом развёл не большой костёр. На водку ему денег не хватило, зато хватило на пузырёк настойки кукурузных рыльцев. Из брошенного полиэтиленового пакета он достал, оставленный там недоеденный кусок колбасы и плавленый сырок. Пластиковые стаканчики, валялись рядом, он подобрал один, развёл спиртовую настойку, закусил сырком и колбасой. Потом завернулся в драное одеяло, на котором не обнаружил вшей – видно кто-то только что его выбросил- и устроился на ветках. Ночь была свежая, но не слишком и сон, который ему приснился был прекрасным, замечательным, незабываемым сном. В этом сне он стоял на берегу моря, у самой кромки воды, а на песке, опустив ноги в лунную дорожку на волнах, сидела та самая девушка, и он играл грустную прекрасную музыку, а она слушала. Во сне он знал, что девушку звали Тайрин.

Теперь Бомж изучил все дорожки, по которым ходила гулять женщина. Нет, внешнее сходство заметить было трудно – да и возраст давал себя знать. Не было летящей походки Тайрин, женщина была полнее – хотя вряд ли её можно было назвать толстой - волосы, шёлковые волосы Тайрин из сна, были коротко острижены, только глаза, в которых ещё был виден цвет кленового листа, только не весенний, а позднего лета – напоминали глаза Тайрин. Да взгляд, какая-то особенность поворота головы, печальная улыбка и слабый аромат сирени. И привычка улыбаться каждой встречной собаке и кошке. Она носила длинные платья, и лёгкие летние шляпки, иногда тёмные очки и даже сейчас на неё было приятно смотреть. Особенно Бомжу. Он обычно сидел у самой воды у заросшего тростником прудика, а она проходила мимо. Однажды он увидел, что она хочет срезать несколько тростниковых метёлок, но боится – берег был затянут тиной и жидкой грязью. В следующий раз он нарезал целый сноп тростника и положил на кромку берега, перед её приходом. Она взяла несколько тростинок и он был счастлив. Он был счастлив, потому, что дул ветерок и он повторял шёпотом – Тайрин, Тайрин- и она улыбнулась. Не так грустно, как обычно.

Однажды она исчезла. Она не появлялась три недели и он не знал, что думать. Она не умерла – он бы почувствовал. Но окна были плотно закрыты шторами и он стал следить за домом. Дважды его били дворники-таджики и он научился прятаться на дереве. И всё чаще давало сбои сердце. Тело вообще никуда не годилось – оно было истощённым, больным, оно постоянно требовало водки, сердце после двух инфарктов еле тянуло. Он и не собирался долго жить – умереть почему-то хотелось. Как-то уже в сумерках она появилась – на ней была дорожная одежда и пёстрый дорожный рюкзак за спиной. Она загорела и посвежела, и он понял, что она просто где-то отдыхала от городского зноя – где-то на даче. И он решил выследить – где может быть эта дача. Там наверняка есть лес, в лесу можно спрятаться даже от подростков – они сами боятся леса и устраивают свои «поляны» поближе к опушке. Он ждал целую неделю – и однажды утром она вышла из подъезда. Он спал, но сразу проснулся – теперь он просто чуял её. Она пошла к автобусной остановке и он схитрил – проскользнул в дверь, где был выход – денег на билет у него не было. У него вообще была одна единственная бумажная купюра – 10 рублей, слабо пахнущих сиренью. Потом электричка – как пробраться на платформу? Проследив за несколькими прилично одетыми молодыми ребятами и девушками, нырявшими в разорванную сетку под платформу, и вылезавшими уже со стороны рельсов – он попробовал так пролезть и у него получилось. Она стояла на платформе не одна – с ней была женщина чуть ниже ростом и чуть полнее – родственница, решил он. И пробрался в тот же вагон чтобы не пропустить, где они сойдут. Два раза проходили контролёры, он следовал за другими «зайцами», перебегал по платформе в уже проверенные вагоны, а они всё ехали и ехали. Он задремал в уголке тамбура, когда поезд остановился почти в лесу и он вновь ощутил слабый запах сирени. Низкая платформа, женщины с трудом сошли по выкидной лесенке и стащили небольшую чёрную собаку неведомой породы. Он бы помог, но одна мысль о том, каков он сейчас, обожгла, как огнём. Впрочем, багажа у них никакого не было, кроме маленьких рюкзачков, а дачный посёлок начинался в 50 метрах от платформы. Женщины пошли по песку, вошли в ограду крайнего в ряду домика и стали снимать рюкзаки, пить чай из термосов, проветривать беленький домик – а собака, тем временем проверяла метки на ограде.

Бомж решил найти убежище в лесу, в глуши и ещё неплохо бы речку. Какое-то неведомое чувство подсказало ему, что до речки топать километров десять. Впрочем, туда вела дорога и тропа в лесу вдоль дороги. Он выбрал себе укромное местечко на середине – между дачами и рекой. Здесь, похоже, никто не жил и, кроме того, он заметил волчьи следы. Это его порадовало – где есть волки – там вряд-ли будут устраивать поПоища и таскать по кустам девиц – а вдруг чего откусят? И Бомж нашёл выпавшую старую ель - сама она давно была спилена, а вывороченные корни так и остались – и стал устраивать себе убежище. Несколько пар глаз – жёлтых и зелёных следило за ним, и он это заметил, но не испугался. Во-первых, он был не прочь окончить своё путешествие по жизни под волчьими зубами, во-вторых …он был почему-то уверен – не тронут. В последнее время знания стали сами приходить к нему, как будто в гости, селиться в его обритой башке – он обрил всё заодно – и лицо и волосы, он уже знал не только имя женщины, он знал про неведомый Заповедный Лес и про то, что её ждут, дом и звери, и друзья. И что ему осталось немного – сердце не выдержит больше месяца. Это он знал, но не был уверен, что найдёт дорогу домой. Разве что, кольцо притянет – ведь оно лежит там, дома. В Горном замке, подумал он и удивился – откуда опять пришло? В этот день он так устал, что до реки дойти сил не было и он нашёл сфагновое болото и умылся в нём. Пел остатки булки, украденной на лотке у станции и допил последний пузырёк валерианки, разведя его болотной водой. Потом заел всё это черникой, кое-где поспевшей, завернулся в драное одеяло и устроился на ветках, под корнями старой ели.

Через несколько минут, кто-то мягкий и довольно пушистый залез к нему на одеяло. Существо довольно замурчало и он понял, что это кот, привлечённый запахом валерианы. Потом появился ещё один (или появилась) и нахально полезло под одеяло. Он погладил зверька и тут началось. Коты, привлечённые запахом, собрались, похоже, со всей округи. Они устраивались и под одеяло и на одеяле и мурчали и потягивались и впервые за много месяцев Бомж не чувствовал себя одиноким. Теплое мучащее одеяло из таких же, как он бомжей, выброшенных хозяевами, было родным и мягким. Под их мурчанье Бомж заснул и увидел во сне дом и сад, ручей, огибавший скалу, на которой стоял дом, ручей этот спадал водопадом в речку, девушку, купающуюся под водопадом, и ему очень хотелось сотворить для неё кофе, и поставить в садовой беседке на столик. Он проснулся задолго до рассвета – коты спали, а рядом с его драным одеялом, на траве, стояла чашка кофе.

Странно, но после кофе, выпитого маленькими глоточками, чтобы ощутить давно забытый вкус, водки не хотелось. Хотелось нырнуть в речку, искупаться и ещё маленькую чашечку кофе и какое-нибудь печенье. Он вылез из-под одеяла, коты, лениво потягиваясь, исчезли в кустах – остался один. Где-то он уже видел этого кота – полосатая шубка, черные полоски на сером фоне, закручивающиеся на довольно крутых боках в спираль, неожиданно белая манишка и белые перчатки и сапожки. Замечательный хвост – светло-серый в чёрную полоску и чёрный ремень вдоль спины и хвоста. Бомж мог поклясться, что на коте нет блох! Кот мявкнул и Бомж виновато сказал:

- А еды у меня нет!

Кот мявкнул совсем уж презрительно, принюхался, взвился в воздух и вытащил лапами из куста мышь-полёвку, которую и съел, не теряя времени на игры. Потом он потянул Бомжа за штаны, что-то сердито ворча, и Бомж пошёл за ним по узенькой тропочке, которая вскорости вывела их к извилине довольно приличной речки.

Подойти к извилине можно было только со стороны леса, над рекой висел утренний туман – самое время для рыбной ловли. Удочку можно сделать из ветки орешника, а вот леску и крючок…Впрочем, кусочек проволоки Бомж нашёл – кто-то ставил здесь ловушку на зверей, но очень неумело. Кот куда-то исчез, потом появился с целой катушкой лески – Бомж не стал проводить дознание, где котяра добыл столь ценную вещь. Он довольно быстро натаскал мелкой рыбы – кот съел часть добычи, потом наловил ещё всякой мелочи, памятуя о ночных гостях, а потом ему попался вполне солидный окунь и ещё один, две крупных плотвички и Бомж решил больше не испытывать судьбу. Туман рассеялся, на реке появились лодки и его вполне могли побить, особенно, если это чьё-то «прикормленное» место. Чуть в стороне в речку впадал ручеёк и Бомж помылся в холодной воде и почти побежал за котом, согреваясь. Правда, вскоре сердце уже не забухало, а очень явственно заломило и пришлось отдохнуть, заодно закусив черникой, которой оказалось множество в болотце, по краю которого вилась тропа. Бомж решил доверить судьбу свою коту, которого почему-то хотелось назвать Барсиком. Кот охотно отозвался на это имя и муркнул что-то, а затем свернул в сторону на совсем уж незаметную тропочку и они вышли к краю посёлка. У входа в посёлок лес был украшен огромной помойкой. Такой свалки всякого мусора Бомж ещё не видел. Кот обошёл помойку, углубился в лес – совсем недалеко, на зелёной недавно поляне, валялись остатки человеческой незатейливой радости. Пустые бутылки, полиэтиленовые пакеты, пластиковая посуда с объедками и презервативы, развешанные по веточкам несчастных берёзок. Бомж нашёл три пустых полиэтиленовых пакета, набил их бутылками из-под водки и пива, подумав про себя – Сколько же они тут выпили? – и потащил добычу вслед за котом по тропочке, которая их вывела к задней двери маленького магазинчика. Продавщица уже открывала дверь. Оглядев Бомжа и сделав вывод, что он совершенно безобиден (а она тут всяких повидала) – женщина сказала:

-Поставь бутылки в ящики, да побыстрей – ты тут чужой, побьют, дохлый ты какой-то!

Она скрылась в глубине магазина, потом вышла уже в белом халатике, пересчитала бутылки, отдала Бомжу деньги и сказала:

- Давай, бери четвертинку и иди отсюда. Да побыстрей. Здесь у нас молодёжь таких, как ты забивает. Они к десяти приходят за водярой и с бейсбольными битами – как бомжа увидят, так и набрасываются все стаей – уж троих забили насмерть.

- Да мне не надо водки – сказал бомж, удивляясь сам себе – мне бы блокнотик и карандаш или фломастер, если хватит. И валерьянки пузырёк – сердце у меня больное.

Продавщица долго смотрела на Бомжа – странный он был, чистый, рубаха, хоть и мятая, а стиранная и водки не просит.

Она опять нырнула в глубину магазина и принесла старый блокнот, хороший фломастер и буханку помятого хлеба.

- Хлеб и блокнот всё равно списывать, а на фломастер тебе хватило и вот ещё два сырка – чуть порвались края – тоже брак, ты возьми, у меня крыс нету. Вот ещё десятка осталась, да погоди, я тебе куртку старую отдам и валерьянка у меня есть – сама не больно здоровая – куртка хоть и ношеная, а ничего, чистая. Женщина нырнула опять в магазин, быстро вернулась со старым крепким ватником и сказала:

-Иди отсюда, иди быстрей – вон уж народ показался, и позже 10 утра не приходи – я в девять открываю.

- Спасибо - тихо сказал Бомж и почти побежал по тропинке за котом.

До своего логова Бомж добрался довольно быстро. Поджарил рыбу на прутиках, заел черникой, накапал в подобранный на помойке пластиковый стаканчик валерьянки, нацедил воды сквозь сфагнум, выпил и уснул. Проснулся он от того, что кто-то рядом обнюхивает его схрон, в который он сложил сырки и хлеб. Открыв глаза, Бомж успел заметить только мелькнувший в кустах роскошный рыжий хвост. Одного сырка уже не было.

Откуда-то сверху шёл знакомый запах. Бомж посмотрел на развилку в ветвях осины и увидел свою чашку! Она снова была полна ароматным напитком и Бомж почувствовал себя почти счастливым. Пахло лесом, черникой, тишиной и кофе. Как и утром, после кофе ничего спиртного не хотелось. Он знал, что его сердце потихоньку умирает и потому спешил. Пока ещё не зашло солнце, Бомж аккуратно вырезал бритвой листок из старого блокнота и написал фломастером – Тайрин. Потом он повторил надпись старыми рунами, которыми ещё пользовались в Изначальном Мире. Сравнил с кириллицей. Нашёл что-то общее. Внизу приписал – уже кириллицей - Заповедный лес. Хотел добавить - Риан, но подумал, что вот его она может и не помнить. Потому, что прозевал кольцо. Потому, что не успел и примчался, когда она уже спала и душа её ушла. Он смутно чувствовал, что она простит, но обида может затаиться в её душе и не стал ничего больше писать. Потом он пошёл искать её любимые цветы. Ландыши уже отцвели, сирень не росла в лесу, зато он заметил кое-где бело-зелёные свечи ночной фиалки. Он нашёл поляну, по краям которой, как белое ожерелье стояли любки, а в центре фиолетовые ятрышники, их родичи, занимали почти всю поляну. Бомж аккуратно, чтобы не повредить луковиц, срезал несколько белых цветков. Потом нашёл место, где их было больше и срезал ещё немного. Фиолетовые ятрышники он вставил в центр букета и среди них поместил свёрнутую в свиток записку. Теперь можно было идти к дачному посёлку – темнело и, когда он придёт, наступит ночь, и женщины будут спать, а собака будет молчать – он теперь знал, как это сделать. Он положит букет на крыльцо – утром он будет так же свеж, как ночью. Потом уйдёт. Только бы сердце не подвело – ему надо перемахнуть через забор. Не рвать же сетку – судя по всему, денег у них немного.

Бомж сделал всё, как планировал и даже набрал бутылок – он решил не возвращаться в свою берлогу до утра. Как и вчера, он принёс бутылки к магазину, но отдав ему хлеба и сыра и от себя добавив кусок колбасы, продавщица сказала, что через два дня сюда приедут высокопоставленные гости из Москвы и лесничие, хоть и матерясь, должны устроить охоту на волков и лис. Ему тоже лучше уйти за железную дорогу – пьяные гости не особо разбираются в кого стрелять.

Бомж пошёл в лес через посёлок, мимо домика, где жила женщина, которой он отнёс цветы. Она сидела на крылечке, букет лежал у неё на коленях и она плакала. Слёзы капали на записку и буквы расплывались. Потом она подняла голову и посмотрела на Бомжа, а он натянул на лысую голову помойную белую кепочку и быстро ушёл в лес – он боялся, он не хотел, чтобы его видели таким – он только хотел напомнить о Заповедном лесе и назвать её настоящим именем.

Кот появился неведомо откуда, мявкнул и повёл его по боковой тропе, круто забиравшей в лес. Когда Бомж добрался до своего лежбища, он заметил, что жёлтых и зелёных глаз в кустах заметно прибавилось. Тогда он заговорил. Он говорил на древнем языке, который могли понять звери, хоть он и не был уверен, что поймут. Он сказал, что нужно уйти из окружения сейчас, перейти железную дорогу и переждать, пока оцепление снимут. Или найти место в лесу дальше, там за дорогой. Или даже за рекой, когда детёныши подрастут и река замёрзнет и её можно будет перейти. Но сейчас он проведёт их через флажки – эти флажки вообще ничего не значат, они только изображают огонь, а огня там нет. И звери пошли за ним. Впереди важно вышагивал кот, потом шли лисы, потом две стаи волков. Щенков поставили в середину, матёрые шли по краям и сзади стаи. Впереди шёл вожак и вожаком сейчас был Бомж. Когда они наткнулись на флажки – Бомж просто перерезал верёвку, и вся стая прошла по красным лоскуткам, оставив на них свои метки. Перед насыпью Бомж остановился – поездов не было видно, и он закричал:

-Быстро, за мной!

Маленьких волчат и лисят подхватили зубы родителей, кое-кого он запихнул себе за рубаху, не разбирая породы, и они перешли дорогу.

- Всё – сказал Бомж – вы свободны. А я должен вернуться. Моё время истекает. Прощайте, звери.

Никогда ещё не слышали в этих местах такого дружного волчьего воя днём. Звук взлетел к небу и внезапно оборвался. Звери уходили в лес, а грибники и сборщики ягод быстро и молча двигались к станции.

Бомж, возвращаясь, вновь связал верёвочки с флажками и улёгся на свою лежанку под корнями ели. Пришли коты – на них не то, что не охотились, просто их не могли найти. Коты улеглись на одеяло и под одеяло и Бомж заснул. Вечером он вновь набрал цветов, вновь написал записку – такую же, как вчера, только добавил – моё время истекло и подпись Риан. Вспомнит, не вспомнит – свой Мир она вспомнит, это главное. На крыльце белого домика уже не было цветов, но они смутно белели в свете луны в окне на втором этаже. Рядом с цветами он увидел женское лицо – едва различимая грустная улыбка. А на крыльце лежал свёрток. Он посмотрел на окно – оно было плотно зашторено. Взял свёрток, боясь его развернуть, но, добравшись до убежища, всё-таки развернул – там была чистая рубашка, пакет с бутербродами и маленький голубой плеер с наушниками. Бомж съел бутерброды, поделившись с котами, надел на лысую голову удобные наушники и включил плеер. Мелодия падения в лунный свет окутала его и он слушал и слушал, пока сердце не ударило так, как будто в него всадили кол. А потом всё исчезло. Только музыка еле слышно лилась из наушников.

[Аллор]

А отчео все же он умер? Или нет?

[convollar]

А отчео все же он умер? Или нет?

Аллор, с Новым годом! Еле влезла на форум, давно не была, пароль не принимают, умордовалась!
Умер Бомж от инфаркта. Он должен был умереть в больнице, просто Риан воспользовался первым попавшимся обречённым телом. Не очень удачно. Там окончание есть. Сейчас выложу.

[convollar]

Бомж. Часть II. По мосту времени.
Сначала была тьма и тишина. Ему было хорошо в этой бархатной, доброй тьме - не было тела, усталого и больного, не было боли – только мягкая, ласковая тьма. Потом откуда-то пришла музыка – очень далёкая и нежная, а потом громкая, пылающая мелодия – как поющий огонь. Потом он внезапно увидел – яркую оранжевую звезду – это она звучала рядом и множество далёких звёзд - они усеивали всё пространство и тихо пели. Он уже ходил по мосту времени и знал, что те, тихо поющие звёзды просто очень далеко от него, а оранжевое солнце совсем рядом. Обычно путь ему прокладывал Великий Маг Севера и по этому пути он мог вернуться домой. Сейчас он ушёл один, скрытно и мог надеяться только на себя. Нужно двигаться подальше от солнца и постараться выбраться , не попавшись в жадные лапы какой-нибудь планеты – она заберёт его силу, и тогда он уже не сможет прийти домой. Не то, чтобы планетам, особенно крупным нужна была сила одного мага – просто они так устроены. Он ещё раз взглянул на Землю – отсюда она ничем не отличалась от Изначального Мира, ну, если не считать кружившись вокруг каких-то железных обломков – И здесь помойку устроили- подумал Риан.
Потом откуда-то пришёл странный звук – он его услышал – мрям!
Он увидел крошечный светящийся клубок, который стал вытягиваться в лучик и почувствовал, что рядом с ним есть кто-то ещё.
- Барсик! – обрадовался Риан
Мррряяу – раздалось в ответ и ещё – ты что, идиот, по мосту не ходил? Иди уже! Риан ступил на лучик и звёзды исчезли, вокруг снова была тьма, и только сияющий луч нёс его и кота - теперь он знал – домой. В какой-то момент луч света, проткнул мягкую тьму, как нитка протыкает ткать и Риан вновь увидел оранжевое огромное солнце. Он инстинктивно закрыл глаза, а потом почувствовал сквозь веки мягкий свет. Так бывало всегда, он не удивился – непонятно было только, кто позаботился проложить для него обратный путь. Рядом с ним кто-то лежал – большой, мягкий и пушистый. Риан осторожно открыл глаза и увидел кота – или, вернее манула в шубе роскошного котищи. Зверь перевернулся га спину, стало видно крутобокое полосатое пузо и снежно –белая манишка у горлышка.
- Мррряу, - услышал он кота- погладил бы котика, право!
- Барсик, - сказал Риан и погладил пушистое пузо, почесал белую манишку и зверь потянулся всем телом, выпрямив передние и задние лапы в белых рукавичках и белых сапожках.
- Ну, что, нагулялся, странник? – раздался голос откуда -то из угла комнаты. Риан огляделся. Он лежал в своей комнате, вернее она была его комнатой, когда он жил в Северном замке. Чистый, здоровый и сильный, в своём теле, под тонким шелковистым одеялом. Окна были настежь раскрыты и, поскольку комната, помещалась на верхнем этаже башни, он видел только дальний лес и кусочек озера. В углу комнаты светился белым яростным пламенем сияющий столб и по нему бежали синие искры – искр было много, и Риан понял, что получит сейчас по полной программе. Но искры не слились в разряды, напротив, белое сиянья приняло человеческую форму, и минуту спустя в кресле у его ложа сидел Великий Северный Маг в человеческом облике.
- Зачем ты так, Великий? Тебе же неудобно в этом облике….
- Тренироваться надо, хоть иногда, а то совсем забудешь, что когда- то был человеком.
Риан ожидал чего угодно, но только не такого признания. Прошлое Великих уходил в столь давние времена и было окутано тайной – бывают такие тайны, которые хранят себя сами и вот эта была из разряда самосохраняющихся.
- Риан, я ведь рассказывал тебе и Хэлу, когда учил Вас, что только из людей могут со временем получится Маги и Великие Маги. Только Хэл меня слушал очень внимательно, а потом женился на эльфийке, хотя точно знал, что эльфы магами не могут быть, да и Иллис это знала. А ты меня тоже слушал очень внимательно, глаза у тебя были такие ясные, чистые, всё понимающие глаза, но на самом деле ты крепко спал, а в волосах твоих прекрасных кое-где запуталась рыбья чешуя. Теперь вот глазами хлопаешь – хорошо ещё рот не раскрыл. На вот, хлебни глоточек любимого напитка. Чашка кофе, знакомая по недавним приключениям в лесу, очутилась в руках Риана.
- Или ты теперь водочку предпочитаешь с утра?
- Риан поморщился и покраснел, было стыдно и противно вспоминать себя, воняющего перегаром, а главное – эта женщина, она ведь видела это человекообразное и даже 10 рублей ему дала. И чистую рубашку и бутерброды и голубенький плеер. Рубашка осталась на теле, бутерброды съедят лисы, а вот плеер, его было жаль невыносимо.
- Да здесь твой плеер,- сказал Великий, храни на здоровье – потом Тайрин покажешь, может быть она его вспомнит. У неё поначалу с памятью будет очень плохо.
- Я неудачно выбрал тело, Великий, спешил, от Тайрин вернулся её последний пёс и она слабеет. Просто слабеет и я хотел напомнить ей о её доме, настоящем доме и её Мире – она может просто не найти дорогу. Ниллорана иАшрет вообще занесло в мир-ловушку и они могли не выбраться оттуда. А у Ашрет ведь была память и Ниллоран шёл по её следам. Но они тоже чуть было не воплотились в чужих мирах, правда это были чистые миры с благополучной биологической цивилизацией, похожие на наш.
- Да, Селентина, пожалуй, подошла бы им, но родной дом – есть родной дом.
- Дом Тайрин – здесь.
- Но скажи мне, ученик мой нерадивый, хоть и талантливый – кто и когда говорил тебе, что при инициации Великого Мага у него отбирают душу? Или опять проспал на уроке? Неужели ты думал, что я поверю в то, что ты просто так два года на острове Лиайо сидел и слюни пускал? Ты ведь запустил поиск, разделил все континенты на маленькие территории и искал следы Тайрин, так? И нашёл, судя, по твоим последним приключениям. Но, опять же, я учил вас, что такое вхождение в тело, сердце которого остановилось, но мозг ещё жив, требует долгой подготовки и тщательного выбора объекта. А ты куда полез? В первый попавшийся полутруп.
- Она живёт там, рядом. Недалеко от больницы.
- Да нет, дело не только в этом, ты боялся, что я тебя вычислю и вытащу, и ты и пикнуть не успеешь!
- Ну, и это тоже.
- Вообще-то тебе полезно было побывать на дне человеческой жизни – опыт, можно сказать, бесценный – но посоветоваться с Наставником, это что, так трудно?
- Прости, Великий, ты мог не понять меня.
- Ладно – я скажу тебе, то, что уже говорил – только человек может стать Великим Магом, правды один из миллиарда, но их и приходят сюда единицы. Много ты видел здесь вернувшихся из Мира Выбора людей? Единицы – а их семь миллиардов. И не потому, что не могут найти дорогу, тут ты ошибаешься, а потому, что они эту дорогу не выбирают. Можно часами говорить о выборе людей, но они выбирают другие дороги. Но сейчас я тебе расскажу одну историю – и я хочу, чтобы ты понял, что у Великих есть душа и память. Хранить эту память больно – но мы её храним.
- Я тоже был человеком? И Хэл?
- Нет, вы сотворённые изначально. Мы все, строго говоря, сотворённые, потому, что то, первое тело, остаётся в мире, где мы родились. Но душа хранит память, иногда это очень больно, но постепенно становится воспоминанием, как не забытый сон. Но Великим Магом, способным творить миры и, например, таких, как ты и Хэл – можно только, сохранив память о человеческой жизни, прожитой когда-то, очень давно. Ты совершил невозможное – ты был человеком - немного, но был.
- В Великие я не и собираюсь. Можно совершенствоваться и в той области, которая мне доступна.
- Это смешно звучит, но твой нелепый поход – это кусочек прожитой человеческой жизни и, значит, шаг вперёд. Так ты будешь слушать мою историю или просто пойдёшь купаться?
- Сначала послушаю – мне так хорошо сейчас - потом нырну в озеро.
- Тогда слушай.

[Аллор]

Вот как...
У тебя такая ветвистая в хорошем смысле сага получается.
Надо будет еще раз все сразу перечитать.
С Наступившим тебя и всего славного!

[convollar]

Вот как...
У тебя такая ветвистая в хорошем смысле сага получается.
Надо будет еще раз все сразу перечитать.
С Наступившим тебя и всего славного!

Спасибо, Аллор! Давно тебя не видела нигде. Удачи тебе и вдохновения.
Сага у меня намного ветвистее, чем можно судить по "Бомжу". Это только одна часть. Всё вместе называется "Мир за ручьём" и туда столько уже написано, что и самой страшно. Всё целиком выложено на ЗФ, да ты там редкий гость. В разделе "наша проза" Если ты не против, я "Бомжа доложу целиком" - он и отдельно может существовать, но он тоже...10 страниц форума. Меня прорвало, что ли - сама не пойму.