С миру по нитке, рассказы и драбблы Опции

[Адунафель Морниэ]

Сюда предлагаю закидывать драбблы, короткие рассказы и прочие сказки-легенды-тосты на заданную тему. Главное, чтобы они не были большими.

Фидбэк приветствуется!

А пока я скопирую то, что лежит в соседних тредах, чтобы легко было найти.

Драббл от Кеменкири
Про морадана
(или «Родиться в СССР»)

Храбрый морадан, капитан военного корабля, грозный и страшный также на суше (в бою – врагам, в дурном настроении – первому встречному), предавался занятию, казалось бы, недостойному для столь сурового воина: в открытую плакал и время от времени широкой ладонью размазывал слезы по лицу.
Впрочем, делал он это по зову собственной души и, мало того, полагал, что времена и дела нынче такие, что нет ничего зазорного ни в том, что сам он плачет, ни в том, что посланец Короля, пришедший выслушать его, внимательно на него смотрит.
Он, конечно, стоял перед посланцем, почтительно склонив голову – а как же еще! Трудность была в ином: все-таки подбирать слова, отличные от тех, что кратки, ёмки и очень подходят для команд в ночном бою со внезапной засадой. Не то чтобы учтивым речам он учён не был – еще как был, его славному роду идет не первая тысяча лет! – но слишком часто в последнее время пригождались те, краткие и ёмкие.

- Это ведь любому понятно: Остров – это был мой дом. Я ведь не совсем в боях одичал, я крепко помню: дом – это святое! И что Король прикажет – тоже. Я ведь и в его эскадру должен был отплыть на этом вот самом корабле! Прочие наши и поплыли, а я… Нельзя было отсылать всех воинов, потому что эти за… э… зарвавшиеся дикари не нашли лучше времени, чтобы опять захватить те поля, которые они до сих пор по ошибке считают своими пастбищами! Мне по жребию выпало идти на них, а я подумал еще: если быстро ударим – догоню эскадру в пути, у меня и паруса, и гребцы – лучшие!
…И ведь ударили, да… Нескоро они теперь придут… Но кто же знал, что этот за… э… закосневший в злобе и дикости колдун достанет меня своим зачарованным дротиком! …Ну, или яд лекари не вдруг верно распознали… И лежал я в горячке, сорок дней, говорят, лежал, как тюфяк, - а куда команда без меня-то?
Ну да ладно, я, как глаза открыл, велел меня к берегу нести, как встал, до короля добрел, друзья на палубу подняли, взялся я за штурвал, чтобы не упасть – сразу полегчало! Ну, думаю, поплывем теперь Короля с победой поздравлять, когда вернется, победа Короля – и моя победа, хоть я ради нее и пальцем не ударил, - а тут…

Он явственно всхлипнул и завершил речь, даже не заметив, что потерял где-то церемонное «вы»:
- Ты ведь меня поймешь, еще как поймешь, ты сам и вовсе – оттуда: Остров – это всем нам дом… был… И мне – дом. А я там даже ни разу не побывал…

Посланник кивнул ему, сделал рукой знак ждать – и вышел из шатра, так и не произнеся за время их встречи ни слова. Эта суровая сдержанность в итоге пробудила в сердце морадана уважение к пришедшему, явственно молодому и вовсе не из воинов (так что вначале подумалось неуважительное «мальчишка!»).

А воин и мореход опустился на низкую скамеечку и через какое-то время сам с удивлением заметил, что, дав волю чувствам, продолжает неизвестно кому еле слышно жаловаться вслух:
- И небо… небо теперь другое… горизонт. Я все думал – это подлый колдун мне глаза ядом сбил, злился, напился, переспросил, как его повесили…Да хорошо повесили, как надо, да они все теперь говорят, что небо теперь – такое…

Впрочем, это точно не имело смысла говорить посланцу, он не только не воин, но и не мореход наверняка, ему не понять, им всем не понять, они небо-то видят все, да не знают, как это важно… Впрочем, он понял другое – ведь как посмотрел-то как перед тем, как вышел! Он понял – про землю. Это важнее.
Вот ведь не думал, что будет ему когда-нибудь земля важнее моря… Ан есть такая земля. Родная. Только больше ее – нет. А когда была – и не подумалось как-то…

08-09.04.2008

[Адунафель Морниэ]

Такая вот штука из дайри. Моя))


 На подоконнике стоял стакан. Обычный гранёный стакан, и сквозь него просвечивало солнце. Вода в стакане была мутноватой и мерзкой на вкус, но дневному светилу было всё равно. А вот Гортхауэру нет. С того дня прошла где-то неделя, совсем мало времени, но тёмный майа знал, просто знал, что спокойно смотреть на просвечивающее через воду солнце не сможет никогда. Он слегка прищурился, и спустя несколько затянувшихся мгновений где-то далеко внизу раздался звон бьющегося стекла. Наверное, над раскалёнными чёрными камнями поднялось маленькое облачко пара. Сейчас ведь лето, жарко. То же самое лето, тот же самый год, только...только жизнь уже другая.

Кошка вцепилась в рукав и проснулась, глядя на его обладателя диким взглядом. Дурные сны снятся всем, но это был не сон. Мягкий трёхцветный комок вместо того, чтобы опять свернуться калачиком у тёмного майа на коленях, начал жалобно мяукать и пытаться спрятаться за пазухой, надеясь найти там защиту...от чего? Всё так же светит солнце и за окном едва колышутся деревья. Всё так же, просто на западе начали собираться тучи...

Пятно света наконец добралось до руки и оказалось странно горячим. Или он просто уже успел отвыкнуть от здешней жары? А, может, так оно и должно быть, когда находишься "одной ногой" в Незримом?
— Значит, кошка почувствовала первой?
Как ни странно, он был рад услышать этот голос. В нём не было ни показной истерики последователей Мелькора Скорбящего, ни неестественного равнодушия как будто окаменевших морэдайн, которое скрывало отчаяние, как толстый лёд скрывает воду. Младший брат казался просто спокойным, и это радовало.
— Я что, уже не закрываю аванирэ?
— Ты просто размышлял вслух, а это почти то же самое.
Ну да, вслух. Разбери теперь, вслух или не вслух, если тела как такового и нет.
— Когда твоя фэа отдыхает, ты видишь сны?
— Нет.— Слишком быстро для правды, ну ладно.
— А я теперь да.

Где-то наверху раздался звон: порыв ветра разбил стекло. Гортхауэр быстро взбежал по лестнице и уже в дверях столкнулся с Замин. Девушка, даже не попытавшись чем-то закрыть окно, бросилась бежать, а теперь вот стоит и смотрит на него широко распахнутыми глазами, в которых серыми волнами плещется ужас. Прямо как та кошка.
— Ну что ты? Это же всего лишь гроза.— Даже если вон та огромная дымчатая туча вызывает у тебя опасения, вовсе не обязательно об этом всем рассказывать. А если по форме она чем-то похожа на орла Манвэ, то тем более.


— Ты уже тогда понял, что это конец?
Тогда или после первых разбитых чашек-пепельниц, он не помнил. Но вот когда на площади перед дворцом стал собираться народ, это осознание уже было точно.

— Ты куда?— А в глазах всё тот же немой вопрос: "Что это?!"
— Я недолго, людей надо успокоить. — И уже выходя на балкон.— Разведи пока огонь в очаге, а то холодно что-то. И да, поставь чайник на пол, на всякий случай.
Занята. Хоть чем-то занята и немного отвлеклась. Теперь надо разобраться с толпой. Надежда и сейчас должна умереть последней.

— А какая разница, кто умрёт последним, если всё равно...
Морхэллен не закончил фразу и перестал рассматривать через окно местные красоты. Теперь смотрит в глаза.
— Не знаю, мне казалось, что так правильнее.
Казалось... Раньше ему слишком много всего казалось. Например, что тот, кому подчиняются валар, не захочет заступаться за аманских эльфов таким способом. А потом, когда стало поздно, и когда пришло осознание того, что все вот эти люди, которые сейчас на тебя смотрят и которые слишком далеко, чтобы на тебя смотреть, не переживут этот день, он просто постарался не увеличивать их страдания. Ну и да, сделка с совестью, конечно, была...
— Кому-нибудь удалось спастись?
— Нет.
— А я слышал, что...
— Крыс я не считаю!

Кажется, притихли. То ли действительно успокоились, то ли поняли, что их ждёт и просто держатся, они умеют держаться.
Замин сидит на полу и помешивает угли в камине, вроде, пока всё нормально. Подземные толчки тоже затихли и Менельтарма больше не извергается. Это затишье перед бурей, но можно хотя бы посмотреть, как там поживают наши крысы...
Он прислонился к косяку балконной двери и, чуть прикрыв глаза, обратил внутренний взор к Восточной Бухте. Крысы уплывают, ну-ну... А это что? Какая-то лодчонка, в ней двое. Гортхауэр прищурился. Вот подплыли ближе, явно просятся на борт. Их не пускают. Конечно, зачем пускать "порченых"? Так и потонуть недолго, да и нажитое непосильным трудом золото того и гляди выкидывать придётся... Вот лодочники подняли на руки кого-то третьего, маленького. Протягивают тем, кто на корабле. Что-то сверкнуло... Он запомнил эти рожи, запомнил и не забудет. Что ж, раз в своё время не думал, не просчитал все варианты, а теперь не можешь спасти, то остаётся только месть. Погибшим не поможет, но жизнь, то есть существование, сделает чуть более сносным. Вот и ещё одна сделка с совестью, мда.

Дверь открылась, впустив в комнату закутанную в серо-чёрный плащ фигуру. То ли вошедший забыл постучать, то ли Гортхауэр настолько погрузился в воспоминания, тёмный майа не знал, но его это не волновало. Исчезнуть Морхэллену он тоже не предложил: заглянувший морадан выглядел очень уставшим и тоже явно был весь в своих мыслях.
— Ммм?
— Я из Умбара. Флота больше нет.
— Я понял. — Ведь еле на ногах стоит. Ещё бы, за такое время до Умбара и обратно не доберёшься. Вымотал себя и коня магией!— Ты давно спал?
— Давно.
Скажи ещё, что в прошлой жизни! А ведь так оно и есть.
— Значит, пойдёшь спать сейчас. Это приказ.
— Да...Властелин.
Только сейчас вспомнил! Хотя, по правде сказать, у него, Гортхауэра, видок сейчас совсем не властелинский.
— Как ты им сказал?— Как только дверь закрылась, Морхэллен продолжил разговор как ни в чём не бывало.— У них ведь там родня жила.
Родня... У них там жила часть фэа, а теперь её больше нет. Потому-то, если смотреть из Незримого, они напоминают раненых, и рана эта затянется не скоро, а шрам останется навсегда.
— Как было, так и сказал.
А они и не спрашивали, совсем. Только смотрели, вот так же.

Трёхцветка глядела на него большими зелёными глазами и громко мурчала. Кошки не могут плакать и смеяться, и поэтому мурчание заменяет им и то, и другое. Гортхауэр сидел, прикрыв глаза, и гладил её. Гладил до тех пор, пока она крепко не уснула. Очень крепко не уснула... Гортхауэр открыл глаза, голова болела, он потратил слишком много сил, отправив в объятия Эа сначала всех, кто дал ему клятву, а потом вот эту слишком сильно привязавшуюся к нему кошку.
— Гортхауэр!— Замин не называла его Зигуром и не давала ему клятву...
Он подвинулся поближе, взял её за руку. Пол качался, а на улице было далеко не так спокойно, как раньше. Правда, его уже не звали, поняли, что незачем.
Раздался грохот, и с потолка посыпалась штукатурка. Они вышли на балкон. Земля как будто накренилась, а перед глазами...прямо перед глазами вырастал огромный водяной столб, и сквозь него просвечивало солнце. Наверное, когда волна дойдёт до Эндорэ, она станет красной. Это была его последняя мысль, а потом он обо что-то ударился, и наступила темнота.


Какое-то время Морхэллен молчал. А что тут скажешь?
— Я ненавижу себя.
— Я тоже.— Младший брат, похоже, сам увяз в воспоминаниях.— Но этим никого не вернёшь.
— Их уже ничем не вернёшь. Но сам я умирать не собираюсь.
— Правильно. Только...если себя ненавидишь, ради чего жить?
— Ради жизни.— Попытался улыбнуться, вышло плохо.— А пока в себя не приду - чтобы мстить.