Странные тропы, Путь домой Опции

[convollar]

Туман.

Ночью выпал снег, сухой лёгкий снежок. А сейчас дома и дворы погружаются в туман. Очень плотный, туман, как насыщенное дождём облако. Двое идут по узенькой асфальтовой дорожке, чуть присыпанной ночным снежком. Старый пёс и его хозяйка. Туман им не мешает - они знают дорожку до каждой выбоинки, все трещинки на асфальте, все деревья, растущие вдоль этой ненастоящей тропы. Обычные городские деревья - в меру чахлые, сейчас, с облетевшими листьями, с голыми ветками - они кажутся больными. Ясень, клёны, липа , тополя и ивы и кряжистый каштан на повороте. За каштаном начнётся чужой двор, проезжий - там по асфальтовому ручейку плывут разноцветные рыбины-автомобили. Пёс не пойдёт дальше поворота - он упрямо сядет на хвост и потребует вернуться домой. Домой, к теплу, мягкой подушке и завтраку. Хозяйка знает всё это заранее и ещё она помнит. Помнит, как давно, в другой какой-то жизни, пёс радостно тянул поводок вперёд и они шли через чужие дворы, выходили к пустырю и к широкой асфальтовой реке, по которой автомобили - рыбины неслись вперемешку с чудовищными машинами-китами. Хозяйка брала пса на руки и нажимала кнопку на столбике - тогда все машины замирали и они вдвоём переходили через асфальтовую речку и углублялись в тенистый парк. Это было давно, а сейчас всё спрятал туман.
Дорожка уже должна заканчиваться, скоро последний поворот и уже слышно шуршание шин по асфальту в соседнем дворе. Но туман всё изменил, он растворил в себе стены домов, милосердно спрятал умирающие липы и тополя, укутал саваном, изменил даже звуки – не шины, кажется, шуршат по асфальту, а что-то тихо лепечет лесной ручеёк. Уже пора поводку провиснуть в руке хозяйки, пёс должен остановиться и повернуть домой. Но пушистый хвост, как флаг по-прежнему развевается впереди и поводок ещё туже натягивается. – «Куда его несёт?» – думает хозяйка и тут поводок внезапно исчезает. Совсем. Они вышли, но не к соседнему двору – старый пёс и его хозяйка стояли на берегу настоящего лесного ручья. Женщина обернулась – позади не было ничего, только плотная стена тумана. Впереди – обычный ручей-речушка с топкими берегами, заросшими давно отцветшим таволожником. Хорошо виден лес на другом берегу ручья – там нет тумана, ни клочка – там огромные тёмные ели ласково поглаживают полную, сияющую луну. И надо всем этим небо – тёмное, почти чёрное, увешанное гроздьями звёзд. Ярких, даже в свете луны, таких чистых, таких сияющих звёзд – женщина не видела уже много лет.
В свете луны на том берегу ручья расположилась, однако, очень интересная компания. Огромный белый с чёрными пятнами на шубе пёс – его можно было бы принять за волка, если бы не эта пятнистая шуба и необычные, очень тёмные, почти чёрные глаза – не волчьи, знакомые собачьи глаза, отсвечивающие в темноте зелёным. Только у одного единственного пса могли быть вот такие глаза. Но тот пёс был небольшой беспородной дворнягой и одно ухо у него всегда свисало вниз. А второе упрямо свисать не хотело. Пёс посмотрел на женщину и вдруг опустил одно ухо. Неподалёку от пса, у корней гигантской разлапистой черёмухи сидели ещё трое. Совсем маленькая рыжая собачка, похожая на лисичку в своей пышной шубке и два огромных кота – словно охранники знатной леди. Котяры были ростом с небольшую рысь и их домашне-кошачье прошлое выдавал только окрас. Один был светло-серый с более тёмными полосами на шубе, второй потемнее, тоже полосатый. Все трое внимательно смотрели на женщину и как будто чего-то ждали от неё. Из спутанных ветвей наклонившейся к ручью черёмухи раздалось тихое мяу – на два голоса.
Ещё одна парочка – толстый пушистый полосатый кот, сразу вызвавший воспоминания о маленькой девочке, которая возила в кукольной нарядной коляске своего хвостатого любимца и очень нарядный котище с белой манишкой, в белых перчатках и чулочках. Барсик – то самый, которого украли ловцы бродячих животных. Три дня поисков, огромная клетка, набитая живыми зверями, освобождённый, наконец, Барсик, обруганный последними словами директор заведения – на коте был ошейник – и, наконец доставка домой, мытьё, сушка, лакомства. Десять дней счастливой жизни дома и неожиданная смерть – в пункте отлова Барсик подцепил какую-то кошачью заразу. Теперь он сидел на нижней ветке, с которой мог коснуться воды лапой, если бы захотел. Женщина помнила, кот очень любил забираться на краешек ванны, пристраиваться у неё на плече и ловить лапками пену.
Между тем, старый больной пёсик, не дожидаясь, пока закончится это взаимное переглядывание и узнавание, с неожиданной для его 15 лет прытью, перемахнул через ручей и пристроился рядом с большим белым псом-волком.
- «Я могу вернуться» – подумала женщина. – «Отыскать в тумане асфальтовую дорожку и прийти к своему подъезду. К бетонной коробке, в которой у меня есть место, где я живу. Или просто раствориться в тумане – это тоже неплохо. Стать частью белого ничто. Не думать, не быть, не помнить». - Звонкий лай рыжей собачки-лисички вернул её на берег ручья. Черёмуха заметно наклонилась, став чем-то похожей на мостик с ветками вместо перил.
-«Ну и что?» – подумала женщина – «Первый раз в жизни тебе приходится перебираться через ручейки по стволам деревьев? А вспомни тот телеграфный столб, перекинутый через Мсту – там и перил-то не было. Там и дорог-то не было. Там пришлось семь километров тащиться по топкой окраине жидкой грязи, именуемой дорогой, По той дороге колёсный трактор не мог пройти – ты прошла по краю, лесом и за тобой тащились два взрослых мужика, старше тебя по должности, должно быть, проклинающие тот день и час, когда радостно вписывали тебя в состав изыскательской партии. И по телеграфному столбу ты пошла первой, замирая от страха, глядя только на столб под ногами ……И те двое пошли тоже, перешли, нашли квартальный столб, свой участок……Ты забываешь, ты многое забываешь, иногда намеренно, чтобы память твоя стала просто воспоминанием. И там, где ты живёшь, тебя не ждёт ничего, кроме этих воспоминаний, часть которых ты сама хочешь убить.»
Покрепче ухватившись за ближайшую ветку, женщина ступила на ствол

[convollar]

Бомж. Часть I.
Такой холодный март. Метели, ветер, ночью мороз до -15 – и не подумаешь, что уже через неделю начнётся апрель. Но в подвале под трубой с горячей водой – тепло. Очень грязно и плохо пахнет, но тепло. Неподалёку шуршат крысы – они уже привыкли к человеку, свернувшемуся под горячей трубой – он их не трогает, иногда даёт кусок чёрствого хлеба. Впрочем, кошкам, оккупировавшим дальний угол подвала, тоже предлагает, но кошки хлеб не едят. Аристократы! Их ещё и добрые дамочки ежедневно подкармливают – а кому нужны крысы! Крыс убивают и грязный бомж единственное существо, которое предлагает им еду. Хотя и крысы берут хлеб только с большой голодухи. В мусорных ящиках во дворе можно найти рыбу, колбасу и заплесневевший сыр и даже печенье, но бомжу нелегко подобраться к ящикам. Они поделены между его собратьями, более сильными и ловкими. Однажды его поймали у чужого ящика и долго, со вкусом, били. Участки для сбора бутылок тоже чётко разграничены – как охотничьи угодья. Самый лучший сбор – под утро, пока не вышли дворники, а бросившие бутылки люди разбрелись по домам.

Бомж собирает бутылки далеко, на пустыре, там их оставляют влюблённые парочки и ходит за ними глубокой ночью, когда более сильные обитатели подвала уже спят. Утром он отсыпается, а в полдень выползает на улицу, по возможности, счистив с себя мусор и иногда даже умывшись. Умыться негде – разве труба какая лопнет, но тогда старые картонные ящики, половики, выброшенные на мусорку за ненадобностью и прочее тряпьё намокнет и надо будет искать другой подвал. Можно переночевать в канализационном люке, но там запах уж совсем невыносимый.

Всё это было страшно, но не это не было самым важным. Самым важным было вспомнить, вспомнить, кого он должен найти и что сказать. Для этого нужна была ясная голова, но тело требовало водки, и голова никогда не была совершенно ясной. Если не удавалось собрать бутылок на водку, бомж покупал в аптеке пузырьки с дешёвыми лекарствами, настоянные на спирту. Но и пузырьки становились с каждым днём всё дороже. Украсть водку в магазине не удавалось – его туда просто не пускали. Иногда он находил недопитую бутылку в кустах на пустыре, и это было праздником. Если бы ещё помыться – его мучил запах, запах собственного немытого тела, грязной вонючей одежды, собранной в мусорных баках. Если он найдёт её, она испугается – испугается измождённого грязного лица, вонючего тряпья, вшей – испугается и убежит и не будет слушать. Но он всё равно ходил каждый день , нарезал круги между бетонными коробками домов – он чувствовал, она где-то здесь. Кто она – он не помнил. Как её зовут, как звали раньше, как звали его – он ничего не помнил. Последнее, что он помнил ясно, была больничная палата – там кормили, невкусно, но кормили и можно было помыться. А потом ему выдали одежду и документы и сказали, что это его одежда и его документы. Он уже бывал в этом Мире раньше, но тогда он был невидим, и его страховали, поддерживая след, по которому он мог вернуться – он не помнил этого, но он знал, что такое паспорт, регистрация и знал, что в паспорте должен быть адрес. Место, где жил человек, чьё тело он теперь носил – тело не нравилось ему, но в тот момент другого тела не было. А он спешил-тогда, пока мозг не умер. Сейчас он пошёл по адресу, указанному в паспорте и ключом, найденным в кармане куртки, попытался открыть дверь. Дверь открылась сама – на пороге стояла женщина в домашнем голубом халате.

- Явился голубчик! - сказала женщина- а мне врачи говорили всё, мол, инфаркт, не выживет. А ты, значит, выжил! Ну и чёрт с тобой, но отсюда проваливай, квартира моя – ты сам на меня её переписал, всё по закону, на развод я подала и из квартиры тебя выписала! Так что, чтобы духу твоего тут не было!

- Зоя, что там?- раздался из глубины квартиры низкий бас и за плечом женщины появился очень нехилый господин в домашней рубашке и ярких цветастых трусах.

- Ничего, солнышко, адресом ошиблись!

Дверь захлопнулась и человек с паспортом на имя Петра Семёновича М. остался на лестничной площадке. Он присел на лестницу, достал из кармана смятую пачку сигарет и закурил.


Старушки у подъезда, постоянно несущие вахту на лавочке, при виде Петра Семёновича, только горестно вздохнули.

- Всё-таки стерва эта Зойка, - сказала одна из них – пока Петька деньги зарабатывал, и хорош был и мил, а как контору ихнюю разогнали, так и не нужен стал!

- Мужик должен деньги зарабатывать, - наставительно добавила другая – а Петька ещё и запил! Работы ему, вишь, нет – вон двор бы убирал и то работа..или на рынке где пристроился, да хоть грузчиком.

- Да какой он грузчик с инфарктом?- вопросила бабуся в нарядной шапочке? – А диплом его никому сейчас не нужен – говорят, таких специалистов не требуется.

- А всё равно – не по-людски это – из квартиры выписывать! Его ведь квартира-то, от родителей его осталась!

- А зачем документ подписывал? Аль пьяный был?

- Да нет, в больнице он лежал – врачи сказали, мол, надежды нету, тогда с его сестрой эту квартиру делить придётся – вот она и подсуетилась! А у сестры двое детей, да сама с мужем – в однокомнатной!

Чтобы их не слышать, человек, который два часа назад узнал, что его зовут Петром и у него есть, оказывается, жена, поднял воротник куртки пошёл прочь от подъезда. В первой же лавочке он, рассчитывая на близкую весну, отдал продавцу почти новую зимнюю куртку за три бутылки водки. Зайдя в соседний двор, он посмотрел на мусорные баки и увидел почти такую же, только потрёпанную и залитую кое-где маслом куртку. Она пришлась почти впору и, заметив появившегося в конце двора дворника-таджика, человек быстро завернул за угол, пересёк ещё два двора и оказался у входа в знакомый подвал. Последнее время он частенько там бывал – дома жена пить не разрешала. Откуда он это знает, он не задумывался. В подвал его пустили и даже указали место, где можно поспать – не задаром, конечно. Одна бутылка ушла за кучу картонных коробок в углу подвала, вторая была распита вместе с постоянными обитателями подвала, а третью он спрятал под бетонной плитой в углу. Там же он спрятал паспорт – он знал - ночью его обыщут и отберут паспорт, чтобы потом продать всё за ту же водку. А он хотел спать и после второго стакана свернулся в клубок, укрылся чужой, пахнущей машинным маслом курткой, и провалился в сон.

- Готов, - сказал старшОй, верзила с огромными ручищами – щас мы его пошмонаем, но много не найдём – Зойка все его шмотки давно распродала! А вот ключики – это хорошо, это прекрасно- ключики! А паспорта нету – спрятала, наверно!

- Да она замок уже давно сменила – как нового мужика привела, так и сменила!

СтаршОй грязно выругался и для порядка пнув ногой пустую добычу, завалился на продавленный диван, не забыв допить водку.

Вскоре в подвал ввалилась сильно нетрезвая дама в сопровождении такого же кавалера. У дамы был личный топчан в закоулке – там она занималась древнейшей профессией по сходной цене – бутылка ей, бутылка старшОму! Но человек в углу уже спал и ничего не слышал. Ему снился сон. Утром он часто забывал свои сны, но когда он в эти сны погружался, он был счастлив. Во сне он всё помнил – кто он, откуда, как его зовут (отнюдь не Петька), во сне он плыл в лодочке по ледяному горному озеру. За озером вставали горы, укрытые елями с пушистой сизо-голубой хвоей, но самое главное, во сне в лодочке сидела девушка, она смеялась, и опускала руку в воду, и поднимала веер ледяных брызг, а он был молодым, сильным и от него не пахло перегаром и машинным маслом. Утром, когда он просыпался – он помнил только одно – он должен кого-то найти и что-то сказать. Что-то очень важное и тогда всё будет хорошо.