Странные тропы, Путь домой Опции

[convollar]

Туман.

Ночью выпал снег, сухой лёгкий снежок. А сейчас дома и дворы погружаются в туман. Очень плотный, туман, как насыщенное дождём облако. Двое идут по узенькой асфальтовой дорожке, чуть присыпанной ночным снежком. Старый пёс и его хозяйка. Туман им не мешает - они знают дорожку до каждой выбоинки, все трещинки на асфальте, все деревья, растущие вдоль этой ненастоящей тропы. Обычные городские деревья - в меру чахлые, сейчас, с облетевшими листьями, с голыми ветками - они кажутся больными. Ясень, клёны, липа , тополя и ивы и кряжистый каштан на повороте. За каштаном начнётся чужой двор, проезжий - там по асфальтовому ручейку плывут разноцветные рыбины-автомобили. Пёс не пойдёт дальше поворота - он упрямо сядет на хвост и потребует вернуться домой. Домой, к теплу, мягкой подушке и завтраку. Хозяйка знает всё это заранее и ещё она помнит. Помнит, как давно, в другой какой-то жизни, пёс радостно тянул поводок вперёд и они шли через чужие дворы, выходили к пустырю и к широкой асфальтовой реке, по которой автомобили - рыбины неслись вперемешку с чудовищными машинами-китами. Хозяйка брала пса на руки и нажимала кнопку на столбике - тогда все машины замирали и они вдвоём переходили через асфальтовую речку и углублялись в тенистый парк. Это было давно, а сейчас всё спрятал туман.
Дорожка уже должна заканчиваться, скоро последний поворот и уже слышно шуршание шин по асфальту в соседнем дворе. Но туман всё изменил, он растворил в себе стены домов, милосердно спрятал умирающие липы и тополя, укутал саваном, изменил даже звуки – не шины, кажется, шуршат по асфальту, а что-то тихо лепечет лесной ручеёк. Уже пора поводку провиснуть в руке хозяйки, пёс должен остановиться и повернуть домой. Но пушистый хвост, как флаг по-прежнему развевается впереди и поводок ещё туже натягивается. – «Куда его несёт?» – думает хозяйка и тут поводок внезапно исчезает. Совсем. Они вышли, но не к соседнему двору – старый пёс и его хозяйка стояли на берегу настоящего лесного ручья. Женщина обернулась – позади не было ничего, только плотная стена тумана. Впереди – обычный ручей-речушка с топкими берегами, заросшими давно отцветшим таволожником. Хорошо виден лес на другом берегу ручья – там нет тумана, ни клочка – там огромные тёмные ели ласково поглаживают полную, сияющую луну. И надо всем этим небо – тёмное, почти чёрное, увешанное гроздьями звёзд. Ярких, даже в свете луны, таких чистых, таких сияющих звёзд – женщина не видела уже много лет.
В свете луны на том берегу ручья расположилась, однако, очень интересная компания. Огромный белый с чёрными пятнами на шубе пёс – его можно было бы принять за волка, если бы не эта пятнистая шуба и необычные, очень тёмные, почти чёрные глаза – не волчьи, знакомые собачьи глаза, отсвечивающие в темноте зелёным. Только у одного единственного пса могли быть вот такие глаза. Но тот пёс был небольшой беспородной дворнягой и одно ухо у него всегда свисало вниз. А второе упрямо свисать не хотело. Пёс посмотрел на женщину и вдруг опустил одно ухо. Неподалёку от пса, у корней гигантской разлапистой черёмухи сидели ещё трое. Совсем маленькая рыжая собачка, похожая на лисичку в своей пышной шубке и два огромных кота – словно охранники знатной леди. Котяры были ростом с небольшую рысь и их домашне-кошачье прошлое выдавал только окрас. Один был светло-серый с более тёмными полосами на шубе, второй потемнее, тоже полосатый. Все трое внимательно смотрели на женщину и как будто чего-то ждали от неё. Из спутанных ветвей наклонившейся к ручью черёмухи раздалось тихое мяу – на два голоса.
Ещё одна парочка – толстый пушистый полосатый кот, сразу вызвавший воспоминания о маленькой девочке, которая возила в кукольной нарядной коляске своего хвостатого любимца и очень нарядный котище с белой манишкой, в белых перчатках и чулочках. Барсик – то самый, которого украли ловцы бродячих животных. Три дня поисков, огромная клетка, набитая живыми зверями, освобождённый, наконец, Барсик, обруганный последними словами директор заведения – на коте был ошейник – и, наконец доставка домой, мытьё, сушка, лакомства. Десять дней счастливой жизни дома и неожиданная смерть – в пункте отлова Барсик подцепил какую-то кошачью заразу. Теперь он сидел на нижней ветке, с которой мог коснуться воды лапой, если бы захотел. Женщина помнила, кот очень любил забираться на краешек ванны, пристраиваться у неё на плече и ловить лапками пену.
Между тем, старый больной пёсик, не дожидаясь, пока закончится это взаимное переглядывание и узнавание, с неожиданной для его 15 лет прытью, перемахнул через ручей и пристроился рядом с большим белым псом-волком.
- «Я могу вернуться» – подумала женщина. – «Отыскать в тумане асфальтовую дорожку и прийти к своему подъезду. К бетонной коробке, в которой у меня есть место, где я живу. Или просто раствориться в тумане – это тоже неплохо. Стать частью белого ничто. Не думать, не быть, не помнить». - Звонкий лай рыжей собачки-лисички вернул её на берег ручья. Черёмуха заметно наклонилась, став чем-то похожей на мостик с ветками вместо перил.
-«Ну и что?» – подумала женщина – «Первый раз в жизни тебе приходится перебираться через ручейки по стволам деревьев? А вспомни тот телеграфный столб, перекинутый через Мсту – там и перил-то не было. Там и дорог-то не было. Там пришлось семь километров тащиться по топкой окраине жидкой грязи, именуемой дорогой, По той дороге колёсный трактор не мог пройти – ты прошла по краю, лесом и за тобой тащились два взрослых мужика, старше тебя по должности, должно быть, проклинающие тот день и час, когда радостно вписывали тебя в состав изыскательской партии. И по телеграфному столбу ты пошла первой, замирая от страха, глядя только на столб под ногами ……И те двое пошли тоже, перешли, нашли квартальный столб, свой участок……Ты забываешь, ты многое забываешь, иногда намеренно, чтобы память твоя стала просто воспоминанием. И там, где ты живёшь, тебя не ждёт ничего, кроме этих воспоминаний, часть которых ты сама хочешь убить.»
Покрепче ухватившись за ближайшую ветку, женщина ступила на ствол

[convollar]

Бомж.Часть I.
Бомж просыпался, когда все обитатели подвала уже уходили на охоту. Иногда оставался старик, бывший врач, спившийся после того, как умерла его жена. Тогда он стал пить, чтобы заглушить горе, его уволили с работы и какие-то люди предложили огромные по тем временам деньги за его квартиру. Жить в той квартире он не мог, поэтому продал её, но деньги оказались ненастоящие и его долго держали в следственном изоляторе, требуя, чтобы он выдал сообщников. Когда он пытался рассказать правду – его били. Потом ему дали пять лет за соучастие и теперь он вспоминал эти пять лет, как спокойное, почти счастливое время. Сокамерники разобрались в ситуации лучше следователей, и хороший врач ещё никому не нигде не мешал, особенно в тюрьме. Выпустили условно-досрочно, но за воротами тюрьмы ему было некуда идти. Детей не было, дальние родственники сами жили в тех же коробках по три человека в одной комнате и он пошёл в ближайший ларёк – там, в тюрьме он выполнял какую-то простую работу и ему заплатили за неё. А потом оказался в подвале. Он был уже совсем старый на вид, седой, обросший и почти ничего не ел. Его надо было лечить, но он больше ничего не хотел от жизни. Он почти всегда спал и, похоже, быстро шёл к последнему рубежу. Даже старшОй его не трогал – во-первых, всё-таки врач, а во-вторых при первой попытке пнуть старика из разных углов раздалось недовольной ворчание и даже единственная дама, отсыпавшаяся на своём топчане, привела в готовность очень грязные, но длинные ногти.

Наш Бомж выходил на свет около 12 часов – в это время иногда он видел женщину, которую искал. Она обычно шла в магазин или в аптеку. Тёплая зимняя шубка и шапочка успокаивали его, но походы в аптеку, всё учащавшиеся – тревожили. Ещё тревожили грустные и какие-то равнодушные глаза, хотя иногда, очень редко, он видел знакомый взгляд, который развеивал его последние сомнения. Близко подходить к ней и вообще показываться на глаза, он боялся. Нет, он не думал, что она закричит и убежит, но однажды, на автобусной остановке, когда он сидел на асфальте, забившись в угол, она открыла сумочку и дала ему десять рублей. По одному взгляду, брошенному на эту сумочку, он понял, что у неё денег совсем не много. Но от бумажки пахло знакомым, неизвестно откуда, запахом – слабым ароматом сирени. Этот аромат сирени снился Бомжу в его снах и всегда был связан с той девушкой в лодке, хотя иногда она ему снилась плачущей, а однажды очень печальной и спокойной. В том сне она сняла с его руки кольцо. Этот сон он запомнил – и не мог понять, почему ему снится это кольцо – он никогда не носил кольца. После случая с десяти рублёвкой, он старался не попадаться ей на глаза. В зеркальной витрине магазина на углу он увидел себя – отёкшее лицо с жидкой бородёнкой, смешная полосатая шапочка на голове, грязная куртка и найденные на помойке полуразвалившиеся зимние ботинки на два размера больше, чем надо. Зато в них можно было впихнуть носки, найденные там же, в мусорнике. И запах – невыносимый запах грязного подвала – а женщину всегда сопровождал еле уловимый слабый аромат сирени. И Бомж ждал лета. Он уже заметил, что она часто ходила гулять в лесопарк – там были большие пруды, уходящие через трубу каскадом на другую улицу. Купаться там было запрещено, но в центре большого пруда был остров и если доплыть до него, то поздно ночью можно помыться. Только нужно купить мыла и средства от вшей. И бритву. И найти на мусорнике более-менее целые штаны и рубаху. Тогда можно, не пугая её, спросить что-то – например, который час и назвать её настоящим именем. Тогда она вспомнит. Вот ещё бы вспомнить своё имя – в том , что его зовут не Петька – Бомж уже не сомневался.