Странные тропы, Путь домой Опции

[convollar]

Туман.

Ночью выпал снег, сухой лёгкий снежок. А сейчас дома и дворы погружаются в туман. Очень плотный, туман, как насыщенное дождём облако. Двое идут по узенькой асфальтовой дорожке, чуть присыпанной ночным снежком. Старый пёс и его хозяйка. Туман им не мешает - они знают дорожку до каждой выбоинки, все трещинки на асфальте, все деревья, растущие вдоль этой ненастоящей тропы. Обычные городские деревья - в меру чахлые, сейчас, с облетевшими листьями, с голыми ветками - они кажутся больными. Ясень, клёны, липа , тополя и ивы и кряжистый каштан на повороте. За каштаном начнётся чужой двор, проезжий - там по асфальтовому ручейку плывут разноцветные рыбины-автомобили. Пёс не пойдёт дальше поворота - он упрямо сядет на хвост и потребует вернуться домой. Домой, к теплу, мягкой подушке и завтраку. Хозяйка знает всё это заранее и ещё она помнит. Помнит, как давно, в другой какой-то жизни, пёс радостно тянул поводок вперёд и они шли через чужие дворы, выходили к пустырю и к широкой асфальтовой реке, по которой автомобили - рыбины неслись вперемешку с чудовищными машинами-китами. Хозяйка брала пса на руки и нажимала кнопку на столбике - тогда все машины замирали и они вдвоём переходили через асфальтовую речку и углублялись в тенистый парк. Это было давно, а сейчас всё спрятал туман.
Дорожка уже должна заканчиваться, скоро последний поворот и уже слышно шуршание шин по асфальту в соседнем дворе. Но туман всё изменил, он растворил в себе стены домов, милосердно спрятал умирающие липы и тополя, укутал саваном, изменил даже звуки – не шины, кажется, шуршат по асфальту, а что-то тихо лепечет лесной ручеёк. Уже пора поводку провиснуть в руке хозяйки, пёс должен остановиться и повернуть домой. Но пушистый хвост, как флаг по-прежнему развевается впереди и поводок ещё туже натягивается. – «Куда его несёт?» – думает хозяйка и тут поводок внезапно исчезает. Совсем. Они вышли, но не к соседнему двору – старый пёс и его хозяйка стояли на берегу настоящего лесного ручья. Женщина обернулась – позади не было ничего, только плотная стена тумана. Впереди – обычный ручей-речушка с топкими берегами, заросшими давно отцветшим таволожником. Хорошо виден лес на другом берегу ручья – там нет тумана, ни клочка – там огромные тёмные ели ласково поглаживают полную, сияющую луну. И надо всем этим небо – тёмное, почти чёрное, увешанное гроздьями звёзд. Ярких, даже в свете луны, таких чистых, таких сияющих звёзд – женщина не видела уже много лет.
В свете луны на том берегу ручья расположилась, однако, очень интересная компания. Огромный белый с чёрными пятнами на шубе пёс – его можно было бы принять за волка, если бы не эта пятнистая шуба и необычные, очень тёмные, почти чёрные глаза – не волчьи, знакомые собачьи глаза, отсвечивающие в темноте зелёным. Только у одного единственного пса могли быть вот такие глаза. Но тот пёс был небольшой беспородной дворнягой и одно ухо у него всегда свисало вниз. А второе упрямо свисать не хотело. Пёс посмотрел на женщину и вдруг опустил одно ухо. Неподалёку от пса, у корней гигантской разлапистой черёмухи сидели ещё трое. Совсем маленькая рыжая собачка, похожая на лисичку в своей пышной шубке и два огромных кота – словно охранники знатной леди. Котяры были ростом с небольшую рысь и их домашне-кошачье прошлое выдавал только окрас. Один был светло-серый с более тёмными полосами на шубе, второй потемнее, тоже полосатый. Все трое внимательно смотрели на женщину и как будто чего-то ждали от неё. Из спутанных ветвей наклонившейся к ручью черёмухи раздалось тихое мяу – на два голоса.
Ещё одна парочка – толстый пушистый полосатый кот, сразу вызвавший воспоминания о маленькой девочке, которая возила в кукольной нарядной коляске своего хвостатого любимца и очень нарядный котище с белой манишкой, в белых перчатках и чулочках. Барсик – то самый, которого украли ловцы бродячих животных. Три дня поисков, огромная клетка, набитая живыми зверями, освобождённый, наконец, Барсик, обруганный последними словами директор заведения – на коте был ошейник – и, наконец доставка домой, мытьё, сушка, лакомства. Десять дней счастливой жизни дома и неожиданная смерть – в пункте отлова Барсик подцепил какую-то кошачью заразу. Теперь он сидел на нижней ветке, с которой мог коснуться воды лапой, если бы захотел. Женщина помнила, кот очень любил забираться на краешек ванны, пристраиваться у неё на плече и ловить лапками пену.
Между тем, старый больной пёсик, не дожидаясь, пока закончится это взаимное переглядывание и узнавание, с неожиданной для его 15 лет прытью, перемахнул через ручей и пристроился рядом с большим белым псом-волком.
- «Я могу вернуться» – подумала женщина. – «Отыскать в тумане асфальтовую дорожку и прийти к своему подъезду. К бетонной коробке, в которой у меня есть место, где я живу. Или просто раствориться в тумане – это тоже неплохо. Стать частью белого ничто. Не думать, не быть, не помнить». - Звонкий лай рыжей собачки-лисички вернул её на берег ручья. Черёмуха заметно наклонилась, став чем-то похожей на мостик с ветками вместо перил.
-«Ну и что?» – подумала женщина – «Первый раз в жизни тебе приходится перебираться через ручейки по стволам деревьев? А вспомни тот телеграфный столб, перекинутый через Мсту – там и перил-то не было. Там и дорог-то не было. Там пришлось семь километров тащиться по топкой окраине жидкой грязи, именуемой дорогой, По той дороге колёсный трактор не мог пройти – ты прошла по краю, лесом и за тобой тащились два взрослых мужика, старше тебя по должности, должно быть, проклинающие тот день и час, когда радостно вписывали тебя в состав изыскательской партии. И по телеграфному столбу ты пошла первой, замирая от страха, глядя только на столб под ногами ……И те двое пошли тоже, перешли, нашли квартальный столб, свой участок……Ты забываешь, ты многое забываешь, иногда намеренно, чтобы память твоя стала просто воспоминанием. И там, где ты живёшь, тебя не ждёт ничего, кроме этих воспоминаний, часть которых ты сама хочешь убить.»
Покрепче ухватившись за ближайшую ветку, женщина ступила на ствол

[convollar]

Бомж.Часть I.
Весна началась так стремительно, словно она бежала к нашим краям бегом, опоздала на поезд и, вот, наконец, прилетела на самолёте. Ручьи - да какие тут ручьи, потоки талого грязного снега, целые реки во дворах, тёплое солнышко днём и легкий морозец под утро. Обычная Московская весна. Как-то быстро исчезли сугробы, впитавшая воду земля была жидкой и липкой – Бомж промочил ноги моментально и старый полупьяный врач лечил его единственным доступным лекарством – горячей водкой. Сам старик уже не надеялся выжить и однажды утром не проснулся. СтаршОй приказал выкинуть труп к мусорнику, несколько мужиков за обещанную опохмелку уже подхватили тело, когда Бомж достал, припрятанную бутылку и обещал ей на распитие, если тело унесут на пустырь - там был пригорок, было посуше и внизу проходила асфальтовая дорожка – по ней в 10 утра проезжал полицейский патруль. Бомж завернул труп старого врача в драную мешковину, перевязал верёвкой, трое грязных, уже давно потерявших человеческий облик людей, помогли ему. Труп положили на пустыре и Бомж сказал ему – прощай. Большего он сделать не мог, только отошёл на другую аллею, забрался с ногами на скамейку, полузатопленную весенней водой и подождал восхода солнца. Он не печалился о смерти старика – где бы он, старик, не был сейчас – хуже, чем здесь ему уже не будет.

А весна набирала обороты, словно хотела скорее сдать вахту лету. Быстро просохли дорожки в парке и Бомж часто смотрел на последние тающие в прудовой воде льдинки. Рыбаки гоняли его и он нашёл маленький прудик в глубине леса. Там тоже было опасно – на едва просохшей полянке собирались подростки, и надо было прятаться в самую чащу леса – подростки, хоть и оставляли за собой множество объедков и даже недопитых бутылок, уж не говоря о пустых, могли просто забить Бомжа палками и ногами. Он ничего не имел, в принципе, против окончание своего пребывания в этой жизни и почему-то даже иногда хотел этого, но он давно не видел женщину, которой он должен был назвать её имя – он наконец точно вспомнил. Он должен только назвать ей её настоящее имя. Она вспомнит потом и потом всё поймёт. А если он скажет, что ей своё имя – может быть найдёт путь, когда пробьёт её час. Однажды, в предрассветный час, он увидел вспыхнувший свет в её окнах – он давно вычислил её окна и побежал вокруг длинного дома во двор, к подъезду. У подъезда стояла белая машина с красным крестом и он испугался – ведь она ничего не помнит, она не найдёт путь домой. Но потом из подъезда вышли двое – врач и медсестра и врач сказал:

- Ничего страшного, обычный сердечный приступ, да и давление у неё скачет. Возраст!

Они сели в машину и уехали, а он пошёл на другую сторону дома – самое большое окно уже не светилось, потом погасли и два других. Бомж не пошёл в подвал – он забрал мешок с бутылками и тихо поплёлся к пункту приёма стеклотары.

Несколько дней женщина не выходила из дома, только открывала окна, но однажды он увидел, что она, стоя на стремянке, эти окна моет. Он хотел ей закричать – не надо, ты упадёшь, и вправду, у неё, видно закружилась голова и женщина исчезла. Бомж долго сидел под деревом в зарослях, но она вновь появилась и всё-таки довела работу до конца. Когда она опять появилась в окне, Бомж не выдержал и закричал6

- Тайрин, не надо! Женщина, услышав его голос, покачнулась и чуть не выпала из окна. Бомж понял, что имя ей знакомо, но она так слаба, что приняла его за что-то вроде галлюцинации. Больше он в окнах её не видел.

А между тем, весна быстро и незаметно перешла в лето и женщина стала ходить в парк. Бомж выбрался из подвала, три дня не пил и все сданные бутылки потратил на дегтярное мыло и мочалку. Средство от вшей было ему не карману, но откуда-то он знал – дегтярное мыло тоже хорошая вещь. Выбрав будний день, когда нагулявшийся народ ушёл из парка, он пошёл к старому маленькому прудику. За кучей срубленных осенью берёзок, он устроил себе убежище, потом долго мылся холодной водой, выстирал, найденные в помойке штаны и рубашку, натянул на себя старый спортивный костюм, подобранный там же, подстелил на землю сухие еловые ветки и сверху берёзовые, потом развёл не большой костёр. На водку ему денег не хватило, зато хватило на пузырёк настойки кукурузных рыльцев. Из брошенного полиэтиленового пакета он достал, оставленный там недоеденный кусок колбасы и плавленый сырок. Пластиковые стаканчики, валялись рядом, он подобрал один, развёл спиртовую настойку, закусил сырком и колбасой. Потом завернулся в драное одеяло, на котором не обнаружил вшей – видно кто-то только что его выбросил- и устроился на ветках. Ночь была свежая, но не слишком и сон, который ему приснился был прекрасным, замечательным, незабываемым сном. В этом сне он стоял на берегу моря, у самой кромки воды, а на песке, опустив ноги в лунную дорожку на волнах, сидела та самая девушка, и он играл грустную прекрасную музыку, а она слушала. Во сне он знал, что девушку звали Тайрин.

Теперь Бомж изучил все дорожки, по которым ходила гулять женщина. Нет, внешнее сходство заметить было трудно – да и возраст давал себя знать. Не было летящей походки Тайрин, женщина была полнее – хотя вряд ли её можно было назвать толстой - волосы, шёлковые волосы Тайрин из сна, были коротко острижены, только глаза, в которых ещё был виден цвет кленового листа, только не весенний, а позднего лета – напоминали глаза Тайрин. Да взгляд, какая-то особенность поворота головы, печальная улыбка и слабый аромат сирени. И привычка улыбаться каждой встречной собаке и кошке. Она носила длинные платья, и лёгкие летние шляпки, иногда тёмные очки и даже сейчас на неё было приятно смотреть. Особенно Бомжу. Он обычно сидел у самой воды у заросшего тростником прудика, а она проходила мимо. Однажды он увидел, что она хочет срезать несколько тростниковых метёлок, но боится – берег был затянут тиной и жидкой грязью. В следующий раз он нарезал целый сноп тростника и положил на кромку берега, перед её приходом. Она взяла несколько тростинок и он был счастлив. Он был счастлив, потому, что дул ветерок и он повторял шёпотом – Тайрин, Тайрин- и она улыбнулась. Не так грустно, как обычно.

Однажды она исчезла. Она не появлялась три недели и он не знал, что думать. Она не умерла – он бы почувствовал. Но окна были плотно закрыты шторами и он стал следить за домом. Дважды его били дворники-таджики и он научился прятаться на дереве. И всё чаще давало сбои сердце. Тело вообще никуда не годилось – оно было истощённым, больным, оно постоянно требовало водки, сердце после двух инфарктов еле тянуло. Он и не собирался долго жить – умереть почему-то хотелось. Как-то уже в сумерках она появилась – на ней была дорожная одежда и пёстрый дорожный рюкзак за спиной. Она загорела и посвежела, и он понял, что она просто где-то отдыхала от городского зноя – где-то на даче. И он решил выследить – где может быть эта дача. Там наверняка есть лес, в лесу можно спрятаться даже от подростков – они сами боятся леса и устраивают свои «поляны» поближе к опушке. Он ждал целую неделю – и однажды утром она вышла из подъезда. Он спал, но сразу проснулся – теперь он просто чуял её. Она пошла к автобусной остановке и он схитрил – проскользнул в дверь, где был выход – денег на билет у него не было. У него вообще была одна единственная бумажная купюра – 10 рублей, слабо пахнущих сиренью. Потом электричка – как пробраться на платформу? Проследив за несколькими прилично одетыми молодыми ребятами и девушками, нырявшими в разорванную сетку под платформу, и вылезавшими уже со стороны рельсов – он попробовал так пролезть и у него получилось. Она стояла на платформе не одна – с ней была женщина чуть ниже ростом и чуть полнее – родственница, решил он. И пробрался в тот же вагон чтобы не пропустить, где они сойдут. Два раза проходили контролёры, он следовал за другими «зайцами», перебегал по платформе в уже проверенные вагоны, а они всё ехали и ехали. Он задремал в уголке тамбура, когда поезд остановился почти в лесу и он вновь ощутил слабый запах сирени. Низкая платформа, женщины с трудом сошли по выкидной лесенке и стащили небольшую чёрную собаку неведомой породы. Он бы помог, но одна мысль о том, каков он сейчас, обожгла, как огнём. Впрочем, багажа у них никакого не было, кроме маленьких рюкзачков, а дачный посёлок начинался в 50 метрах от платформы. Женщины пошли по песку, вошли в ограду крайнего в ряду домика и стали снимать рюкзаки, пить чай из термосов, проветривать беленький домик – а собака, тем временем проверяла метки на ограде.

Бомж решил найти убежище в лесу, в глуши и ещё неплохо бы речку. Какое-то неведомое чувство подсказало ему, что до речки топать километров десять. Впрочем, туда вела дорога и тропа в лесу вдоль дороги. Он выбрал себе укромное местечко на середине – между дачами и рекой. Здесь, похоже, никто не жил и, кроме того, он заметил волчьи следы. Это его порадовало – где есть волки – там вряд-ли будут устраивать поПоища и таскать по кустам девиц – а вдруг чего откусят? И Бомж нашёл выпавшую старую ель - сама она давно была спилена, а вывороченные корни так и остались – и стал устраивать себе убежище. Несколько пар глаз – жёлтых и зелёных следило за ним, и он это заметил, но не испугался. Во-первых, он был не прочь окончить своё путешествие по жизни под волчьими зубами, во-вторых …он был почему-то уверен – не тронут. В последнее время знания стали сами приходить к нему, как будто в гости, селиться в его обритой башке – он обрил всё заодно – и лицо и волосы, он уже знал не только имя женщины, он знал про неведомый Заповедный Лес и про то, что её ждут, дом и звери, и друзья. И что ему осталось немного – сердце не выдержит больше месяца. Это он знал, но не был уверен, что найдёт дорогу домой. Разве что, кольцо притянет – ведь оно лежит там, дома. В Горном замке, подумал он и удивился – откуда опять пришло? В этот день он так устал, что до реки дойти сил не было и он нашёл сфагновое болото и умылся в нём. Пел остатки булки, украденной на лотке у станции и допил последний пузырёк валерианки, разведя его болотной водой. Потом заел всё это черникой, кое-где поспевшей, завернулся в драное одеяло и устроился на ветках, под корнями старой ели.

Через несколько минут, кто-то мягкий и довольно пушистый залез к нему на одеяло. Существо довольно замурчало и он понял, что это кот, привлечённый запахом валерианы. Потом появился ещё один (или появилась) и нахально полезло под одеяло. Он погладил зверька и тут началось. Коты, привлечённые запахом, собрались, похоже, со всей округи. Они устраивались и под одеяло и на одеяле и мурчали и потягивались и впервые за много месяцев Бомж не чувствовал себя одиноким. Теплое мучащее одеяло из таких же, как он бомжей, выброшенных хозяевами, было родным и мягким. Под их мурчанье Бомж заснул и увидел во сне дом и сад, ручей, огибавший скалу, на которой стоял дом, ручей этот спадал водопадом в речку, девушку, купающуюся под водопадом, и ему очень хотелось сотворить для неё кофе, и поставить в садовой беседке на столик. Он проснулся задолго до рассвета – коты спали, а рядом с его драным одеялом, на траве, стояла чашка кофе.

Странно, но после кофе, выпитого маленькими глоточками, чтобы ощутить давно забытый вкус, водки не хотелось. Хотелось нырнуть в речку, искупаться и ещё маленькую чашечку кофе и какое-нибудь печенье. Он вылез из-под одеяла, коты, лениво потягиваясь, исчезли в кустах – остался один. Где-то он уже видел этого кота – полосатая шубка, черные полоски на сером фоне, закручивающиеся на довольно крутых боках в спираль, неожиданно белая манишка и белые перчатки и сапожки. Замечательный хвост – светло-серый в чёрную полоску и чёрный ремень вдоль спины и хвоста. Бомж мог поклясться, что на коте нет блох! Кот мявкнул и Бомж виновато сказал:

- А еды у меня нет!

Кот мявкнул совсем уж презрительно, принюхался, взвился в воздух и вытащил лапами из куста мышь-полёвку, которую и съел, не теряя времени на игры. Потом он потянул Бомжа за штаны, что-то сердито ворча, и Бомж пошёл за ним по узенькой тропочке, которая вскорости вывела их к извилине довольно приличной речки.

Подойти к извилине можно было только со стороны леса, над рекой висел утренний туман – самое время для рыбной ловли. Удочку можно сделать из ветки орешника, а вот леску и крючок…Впрочем, кусочек проволоки Бомж нашёл – кто-то ставил здесь ловушку на зверей, но очень неумело. Кот куда-то исчез, потом появился с целой катушкой лески – Бомж не стал проводить дознание, где котяра добыл столь ценную вещь. Он довольно быстро натаскал мелкой рыбы – кот съел часть добычи, потом наловил ещё всякой мелочи, памятуя о ночных гостях, а потом ему попался вполне солидный окунь и ещё один, две крупных плотвички и Бомж решил больше не испытывать судьбу. Туман рассеялся, на реке появились лодки и его вполне могли побить, особенно, если это чьё-то «прикормленное» место. Чуть в стороне в речку впадал ручеёк и Бомж помылся в холодной воде и почти побежал за котом, согреваясь. Правда, вскоре сердце уже не забухало, а очень явственно заломило и пришлось отдохнуть, заодно закусив черникой, которой оказалось множество в болотце, по краю которого вилась тропа. Бомж решил доверить судьбу свою коту, которого почему-то хотелось назвать Барсиком. Кот охотно отозвался на это имя и муркнул что-то, а затем свернул в сторону на совсем уж незаметную тропочку и они вышли к краю посёлка. У входа в посёлок лес был украшен огромной помойкой. Такой свалки всякого мусора Бомж ещё не видел. Кот обошёл помойку, углубился в лес – совсем недалеко, на зелёной недавно поляне, валялись остатки человеческой незатейливой радости. Пустые бутылки, полиэтиленовые пакеты, пластиковая посуда с объедками и презервативы, развешанные по веточкам несчастных берёзок. Бомж нашёл три пустых полиэтиленовых пакета, набил их бутылками из-под водки и пива, подумав про себя – Сколько же они тут выпили? – и потащил добычу вслед за котом по тропочке, которая их вывела к задней двери маленького магазинчика. Продавщица уже открывала дверь. Оглядев Бомжа и сделав вывод, что он совершенно безобиден (а она тут всяких повидала) – женщина сказала:

-Поставь бутылки в ящики, да побыстрей – ты тут чужой, побьют, дохлый ты какой-то!

Она скрылась в глубине магазина, потом вышла уже в белом халатике, пересчитала бутылки, отдала Бомжу деньги и сказала:

- Давай, бери четвертинку и иди отсюда. Да побыстрей. Здесь у нас молодёжь таких, как ты забивает. Они к десяти приходят за водярой и с бейсбольными битами – как бомжа увидят, так и набрасываются все стаей – уж троих забили насмерть.

- Да мне не надо водки – сказал бомж, удивляясь сам себе – мне бы блокнотик и карандаш или фломастер, если хватит. И валерьянки пузырёк – сердце у меня больное.

Продавщица долго смотрела на Бомжа – странный он был, чистый, рубаха, хоть и мятая, а стиранная и водки не просит.

Она опять нырнула в глубину магазина и принесла старый блокнот, хороший фломастер и буханку помятого хлеба.

- Хлеб и блокнот всё равно списывать, а на фломастер тебе хватило и вот ещё два сырка – чуть порвались края – тоже брак, ты возьми, у меня крыс нету. Вот ещё десятка осталась, да погоди, я тебе куртку старую отдам и валерьянка у меня есть – сама не больно здоровая – куртка хоть и ношеная, а ничего, чистая. Женщина нырнула опять в магазин, быстро вернулась со старым крепким ватником и сказала:

-Иди отсюда, иди быстрей – вон уж народ показался, и позже 10 утра не приходи – я в девять открываю.

- Спасибо - тихо сказал Бомж и почти побежал по тропинке за котом.

До своего логова Бомж добрался довольно быстро. Поджарил рыбу на прутиках, заел черникой, накапал в подобранный на помойке пластиковый стаканчик валерьянки, нацедил воды сквозь сфагнум, выпил и уснул. Проснулся он от того, что кто-то рядом обнюхивает его схрон, в который он сложил сырки и хлеб. Открыв глаза, Бомж успел заметить только мелькнувший в кустах роскошный рыжий хвост. Одного сырка уже не было.

Откуда-то сверху шёл знакомый запах. Бомж посмотрел на развилку в ветвях осины и увидел свою чашку! Она снова была полна ароматным напитком и Бомж почувствовал себя почти счастливым. Пахло лесом, черникой, тишиной и кофе. Как и утром, после кофе ничего спиртного не хотелось. Он знал, что его сердце потихоньку умирает и потому спешил. Пока ещё не зашло солнце, Бомж аккуратно вырезал бритвой листок из старого блокнота и написал фломастером – Тайрин. Потом он повторил надпись старыми рунами, которыми ещё пользовались в Изначальном Мире. Сравнил с кириллицей. Нашёл что-то общее. Внизу приписал – уже кириллицей - Заповедный лес. Хотел добавить - Риан, но подумал, что вот его она может и не помнить. Потому, что прозевал кольцо. Потому, что не успел и примчался, когда она уже спала и душа её ушла. Он смутно чувствовал, что она простит, но обида может затаиться в её душе и не стал ничего больше писать. Потом он пошёл искать её любимые цветы. Ландыши уже отцвели, сирень не росла в лесу, зато он заметил кое-где бело-зелёные свечи ночной фиалки. Он нашёл поляну, по краям которой, как белое ожерелье стояли любки, а в центре фиолетовые ятрышники, их родичи, занимали почти всю поляну. Бомж аккуратно, чтобы не повредить луковиц, срезал несколько белых цветков. Потом нашёл место, где их было больше и срезал ещё немного. Фиолетовые ятрышники он вставил в центр букета и среди них поместил свёрнутую в свиток записку. Теперь можно было идти к дачному посёлку – темнело и, когда он придёт, наступит ночь, и женщины будут спать, а собака будет молчать – он теперь знал, как это сделать. Он положит букет на крыльцо – утром он будет так же свеж, как ночью. Потом уйдёт. Только бы сердце не подвело – ему надо перемахнуть через забор. Не рвать же сетку – судя по всему, денег у них немного.

Бомж сделал всё, как планировал и даже набрал бутылок – он решил не возвращаться в свою берлогу до утра. Как и вчера, он принёс бутылки к магазину, но отдав ему хлеба и сыра и от себя добавив кусок колбасы, продавщица сказала, что через два дня сюда приедут высокопоставленные гости из Москвы и лесничие, хоть и матерясь, должны устроить охоту на волков и лис. Ему тоже лучше уйти за железную дорогу – пьяные гости не особо разбираются в кого стрелять.

Бомж пошёл в лес через посёлок, мимо домика, где жила женщина, которой он отнёс цветы. Она сидела на крылечке, букет лежал у неё на коленях и она плакала. Слёзы капали на записку и буквы расплывались. Потом она подняла голову и посмотрела на Бомжа, а он натянул на лысую голову помойную белую кепочку и быстро ушёл в лес – он боялся, он не хотел, чтобы его видели таким – он только хотел напомнить о Заповедном лесе и назвать её настоящим именем.

Кот появился неведомо откуда, мявкнул и повёл его по боковой тропе, круто забиравшей в лес. Когда Бомж добрался до своего лежбища, он заметил, что жёлтых и зелёных глаз в кустах заметно прибавилось. Тогда он заговорил. Он говорил на древнем языке, который могли понять звери, хоть он и не был уверен, что поймут. Он сказал, что нужно уйти из окружения сейчас, перейти железную дорогу и переждать, пока оцепление снимут. Или найти место в лесу дальше, там за дорогой. Или даже за рекой, когда детёныши подрастут и река замёрзнет и её можно будет перейти. Но сейчас он проведёт их через флажки – эти флажки вообще ничего не значат, они только изображают огонь, а огня там нет. И звери пошли за ним. Впереди важно вышагивал кот, потом шли лисы, потом две стаи волков. Щенков поставили в середину, матёрые шли по краям и сзади стаи. Впереди шёл вожак и вожаком сейчас был Бомж. Когда они наткнулись на флажки – Бомж просто перерезал верёвку, и вся стая прошла по красным лоскуткам, оставив на них свои метки. Перед насыпью Бомж остановился – поездов не было видно, и он закричал:

-Быстро, за мной!

Маленьких волчат и лисят подхватили зубы родителей, кое-кого он запихнул себе за рубаху, не разбирая породы, и они перешли дорогу.

- Всё – сказал Бомж – вы свободны. А я должен вернуться. Моё время истекает. Прощайте, звери.

Никогда ещё не слышали в этих местах такого дружного волчьего воя днём. Звук взлетел к небу и внезапно оборвался. Звери уходили в лес, а грибники и сборщики ягод быстро и молча двигались к станции.

Бомж, возвращаясь, вновь связал верёвочки с флажками и улёгся на свою лежанку под корнями ели. Пришли коты – на них не то, что не охотились, просто их не могли найти. Коты улеглись на одеяло и под одеяло и Бомж заснул. Вечером он вновь набрал цветов, вновь написал записку – такую же, как вчера, только добавил – моё время истекло и подпись Риан. Вспомнит, не вспомнит – свой Мир она вспомнит, это главное. На крыльце белого домика уже не было цветов, но они смутно белели в свете луны в окне на втором этаже. Рядом с цветами он увидел женское лицо – едва различимая грустная улыбка. А на крыльце лежал свёрток. Он посмотрел на окно – оно было плотно зашторено. Взял свёрток, боясь его развернуть, но, добравшись до убежища, всё-таки развернул – там была чистая рубашка, пакет с бутербродами и маленький голубой плеер с наушниками. Бомж съел бутерброды, поделившись с котами, надел на лысую голову удобные наушники и включил плеер. Мелодия падения в лунный свет окутала его и он слушал и слушал, пока сердце не ударило так, как будто в него всадили кол. А потом всё исчезло. Только музыка еле слышно лилась из наушников.